Пусть смерть меня полюбит

В семь часов Марти снова вышел и вернулся, принеся виски, вино и готовый ужин из китайской забегаловки на всех троих. Джойс ела свою порцию на кухне, за столом, а парни – сидя на полу в жилой комнате. Жилье было тесным, душным и смрадным из-за того, что керосиновый обогреватель и духовка были включены весь день. Изнутри на оконных стеклах собралась влага. Закончив есть, Джойс прошла в комнату и уставилась на Найджела и Марти. Парни сидели на полу перед пластиковым лотком с жареной лапшой. «Настоящие свиньи, даже тарелками не пользуются», – подумала Джойс.

Она не принадлежала к тому сорту людей, которые избегают сложных вопросов, поскольку предпочитают не знать точно. Для нее лучше было знать.

– Вы собираетесь отпустить меня завтра, – напомнила она.

– Кто это сказал? – Найджел положил руку на пистолет. Он отбросил дикторскую манеру речи и заговорил, к невольному восторгу Марти, в командном тоне, усвоенном от учителей в частной школе: – Нам нет смысла отпускать тебя завтра. Ты пойдешь прямиком в полицию, где дашь описание нашей внешности и этого места. Мы взяли тебя с собой, чтобы этого не случилось, и ситуация не изменилась. – Потом он вспомнил о манерах и добавил с носовым прононсом: – Ни за что.

– Но ситуация и не изменится, – возразила Джойс.

– Я мог бы тебя убить, верно? Разве не так? – Он увидел, как девушка замерла и чуть заметно вздрогнула. Это доставило ему удовольствие. – Будь хорошей девочкой, делай то, что мы велим, и прекрати задавать эти дурацкие вопросы. Я придумаю, как устроить все, как надо, для всех нас. Мне просто нужно немного покоя. Ясно?

– Выпей каплю виски, – предложил Марти, сделавшийся веселым и добрым после четверти пинты этого напитка. Джойс отказалась и от виски, и от югославского рислинга, который пил Найджел. Если ситуация не изменилась и не собирается меняться, нужно придумать способ ее изменить. Первый долг узника – сбежать. Ее дядя, бывший военнопленным, неустанно это повторял, хотя ему так и не удалось сбежать из шталага Люфт[30], где он просидел целых четыре года. Раньше Джойс не думала о побеге, потому что верила, что ее отпустят, однако теперь можно и подумать.

Когда они устроились на ночь и парни заснули, оказалось, что Марти храпит, причем куда громче, чем отец Джойс. Раньше она считала, что молодые люди не храпят так громко. Девушка встала с дивана и на цыпочках прокралась в кухню. Еще днем она нашла шариковую ручку, выскребая толстый слой жирной грязи из-под раковины, и оставила находку на сушилке для посуды, не предполагая, что ручка ей понадобится. Джойс не очень-то верила, что ручка, которая провалялась в грязи, возможно, несколько лет, оставшись от предыдущих жильцов комнаты, вообще пишет. Но когда она вытерла кончик стержня выстиранным посудным полотенцем и попробовала расписать его на спичечном коробке, то обнаружила, что паста вполне ровно ложится на бумагу. Снаружи проникало достаточно света, чтобы можно было писать, если не читать. Как и Алан Грумбридж, Джойс сочла постоянное сияние уличных фонарей в ночи весьма странным, но сейчас оно было ей на руку. Девушка села за стол и вывела на разглаженном клочке бумаги от пакета, в котором были сандалии:

«Они убили мистера Грумбриджа. Они держат меня в комнате в Лондоне…»

Она зачеркнула слова «в Лондоне» и приписала взамен:

«…на этой улице. Я не знаю название улицы и номер дома. Их двое. Они молоды, лет двадцати. Один низкий и темноволосый, указательный палец на его правой руке искалечен, ноготь кривой. Второй высокий и светловолосый. Пожалуйста, спасите меня. Они опасны. У них есть пистолет. Подпись: Джойс Мэрилин Калвер».

Джойс хотела обернуть свою записку вокруг куска пемзы, найденного на сушилке, и выбросить в окно. Но она не смогла открыть окошко, хотя, кажется, парни не услышали, как она пыталась это сделать. Неважно, окно в туалете открыто, и утром она выбросит записку через него. На время девушка спрятала бумажку в традиционное хранилище, столь любимое всеми героинями, попавшими в беду, – у себя на груди. Она сунула записку в ложбинку между грудями и вернулась на диван. Но сначала она одарила своих тюремщиков презрительным взглядом. Джойс подумала, что на их месте она настояла бы на том, что один должен бодрствовать, пока напарник спит, и только когда тот полностью проснется и примет вахту, второй отправится спать. Вы только посмотрите, напились и дрыхнут без задних ног! Однако в желтом свете уличных фонарей хорошо был виден шнурок от ключа, висящего на шее у темноволосого парня, и тускло поблескивало дуло пистолета под расслабленной рукой светловолосого.

В девять утра она проснулась, умылась и оделась, после чего начала расталкивать Марти, который проснулся с адской головной болью и тяжелым похмельем.

– Отстань, – промычал он, зарываясь лицом в грязную подушку. – Оставь меня в покое.

– Если ты не встанешь и не отведешь меня в туалет, я буду стучать и стучать в дверь стулом. Или выбью окно.