Или детство.
Или милые, крошечные ручки.
Я знаю, как глупо это звучит… очевидно, он не родился злым диктатором. Но странно видеть доказательство этому.
Когда-то давно он был просто ребенком с пухлыми пальчиками, запускающим бумажных змеев, обнимающим плюшевых птичек и живущим с семьей.
— Что случилось с его родителями? — спрашиваю я. — У него есть братья или сестры?
— Понятия не имею.
— Разве мы не должны знать?
Мы все были так сосредоточены на том, чтобы остановить его, что даже не потрудились узнать о нем.
Интересно, было ли это ошибкой?
Не поэтому ли существует поговорка «знай своего врага»?
Мне жаль, что мы не откроем каждый сундук и не попытаемся собрать воедино историю его жизни. Так как мы не делаем это, я сую глиняный отпечаток руки в карман пальто… и пока я здесь, я хватаю старый флюгер в виде утки из другого сундука. Надеюсь, Утка-вертушка была его любимой.
Солана не заметила моего воровства, когда она закрывает люк, через который мы пришли, и отползает к стене, где нити света обрисовывают тяжелую дверь.
— Ты представляешь, куда она ведет? — спрашиваю я.
Она прижимает ухо к двери:
— Не очень. Там кажется тихо. И это должна быть одна из старых прихожих. Я сомневаюсь, что она приведет нас к турбине… но надо надеяться, что мы найдем вентиляционное отверстие. Если я не вернусь через пять минут, иди за мной.
Она вытаскивает ветрорез и пытается приоткрыть дверь.
— Заперто? — спрашиваю я, когда она не движется с места.
Она толкает меня в тень, а потом шепчет пароль, который уже дважды сработал.
Ничего не происходит.
— Давай надеяться, что команда Астона сработает, — говорит она.
От ее рявкающей команды меня чуть ли не тошнит, и даже через комнату я могу видеть, как ее глаза вспыхивают приливом жажды.
Мягкий щелчок вознаграждает ее усилия, и дверь, скользя, открывается. Она не колеблется перед тем, как выскочить наружу, оставляя меня ожидать и считать.
Я едва дохожу до сорока семи секунд, когда слышу ворчание и глухой стук.
Я направляюсь к двери и врезаюсь в Солану, которая тянет что-то в комнату. Мне требуется немного времени, чтобы понять, что это тело.
Буреносец с намотанным на лицо желтым порывом.
Я не могу сказать, в сознании ли он, но он не сопротивляется.
— Он был один, — шепчет Солана, когда закрывает дверь снова, таким образом, никто не может услышать наш разговор. — Я не могу сказать, он охранник или просто проходил мимо. Так или иначе, это хорошие новости.
— Каким образом?
— Потому что мы можем взять его форму. Она даже выглядит так, будто твоего размера. Я бы хотела, чтобы у него был анемометр, но они должны носить их только тогда, когда идут в бой. По крайней мере, у него есть ветрорез.
Она приступает к работе, раздевая его, но я не могу перестать смотреть на его лицо.
Он выглядит примерно моего возраста, может чуть старше.
— Помоги мне поднять его ноги, — шепчет Солана.
Я подчиняюсь… и потом сожалею об этом, когда она стягивает его брюки и обнаруживает, что парень ходит без трусов.
Солана смеется, когда меня передергивает:
— А чего ты ожидал?
— Э… как насчет боксеров? Даже белые трусишки были бы лучше, чем ничего.
Солана смотрит на меня, будто я говорю на другом языке, и это поднимает суперстранный вопрос.
— Сильфиды носят нижнее белье, верно?
— А зачем? Чем меньше у нас одежду между кожей и воздухом, тем лучше.
У меня нет абсолютно никаких идей, как ответить на это… и мне приходится упорно работать, чтобы не думать о том, чего ясно нет под крошечным платьем Соланы.
С другой стороны это действительно проливает новый, довольно интересный свет на все мои воспоминания об Одри…
Солана убивает фантазии, бросая штаны мне в голову:
— Переодевайся.
— Эй, это барахло касалось их.
— Ну, очевидно, твоих не будет. — Она поднимает одну бровь, и у меня пылает лицо.
Особенно, когда она добавляет:
— И ты должен учитывать, все может быть по-другому. Но так или иначе, ты в настоящее время одет как солдат из Сил Бури. И они знают, что мы здесь.
Я очень, очень, очень, очень, очень ненавижу ее за то, что она права.
Я также ненавижу, как ужасно у меня горят щеки.
И определенно не буду вольной птичкой в этих вещах.
— А что насчет тебя? — спрашиваю я, когда ныряю за какие-то сундуки и борюсь со своим пальто.
— Я переоденусь, если мы найдем другого Буреносца… или обнаружим шкаф с одеждой. Но теперь, когда ты в униформе, у нас все будет хорошо. Если мы увидим кого-нибудь, то притворимся, что я — твоя заключенная.
— Для этого потребуется много актерского мастерства.
— Будем надеяться, что не придется. Как ты там? Нужна помощь?
— Даже не думай об этом. Ты просто волнуешься о голом мальчике… и возможно хочешь прикрыть его платочками Райдена.
Я появляюсь минуту спустя, в зудящей ткани и жалея, что мои новые штаны настолько более обтягивающие, чем мои другие, я едва могу запихнуть вещи из моих карманов.:
— Мы должны связать его, чтобы он не вышел отсюда, как только проснется?
— Это не будет проблемой.
Возможно, то, что она говорит противоестественно спокойно, заставляет меня бросить взгляд на Буреносца и понять, что проект, заставляющий его замолчать, перекрывает его рот и нос.