Пусть идет снег

Риск есть всегда: все идет так хорошо и хорошо, а потом становится неловко. Все сразу: она замечает, что ты на нее смотришь, и больше не желает с тобой шутить, чтобы ты не подумал, будто она флиртует, потому что не хочет, чтобы ты вообразил, будто ей нравишься. Это просто катастрофа, когда кто-то начинает подтачивать стену, разделяющую дружбу и поцелуи. И когда такая стена рушится, у истории может быть счастливая середина — ой, посмотрите-ка, стена рухнула, я увидел в тебе девчонку, а ты во мне — парня, и теперь мы поиграем в веселую игру под названием «А можно я положу вот сюда руку, а сюда, а сюда?». И иногда все это так здорово, что кажется, продлится вечно. Но середина — это не конец. Например, так было с Бриттани, бог свидетель. А мы с ней даже особенно и не дружили сначала. Уж точно не как с Герцогом. Герцог была моим самым лучшим другом — я был уверен в этом. Ну, кого бы я взял с собой на необитаемый остров? Герцога. Какой диск я взял бы с собой? Сборник «Земля такая синяя, словно апельсин», который она подарила мне на прошлое Рождество. Моя самая любимая толстая книга — «Книжный вор», которую мне порекомендовала Герцог. И я не хочу внести разлад в нашу крепкую дружбу.

Но опять же (это одна из моих основных претензий к человеческому мышлению), если мысль появилась, отказаться от нее ужасно трудно. А эта мысль уже родилась в моей голове. Мы пожаловались на холод. Герцог постоянно шмыгала носом, потому что платков у нас не было, а сморкаться на землю ей не хотелось. Джей согласился не поднимать больше тему черлидеров и переключился на хашбрауны.

Но под ними он подразумевал именно черлидеров, что было весьма очевидно, потому что говорил он что-нибудь вроде: «Что мне больше всего нравится в хашбраунах из „Вафельной“, так это то, что они носят очаровательнейшие короткие юбчонки», «Хашбрауны всегда в отличном настроении. И это заразительно. Я, даже когда просто вижу хашбрауны, становлюсь радостнее».

Когда Джей болтал об этом, Герцог не особенно-то бесилась, смеялась и говорила в ответ тоже что-нибудь о хашбраунах, только настоящих:

— Тепленькие, хрустящие, золотистые. Закажу четыре большие порции. И еще тост с изюмом. Боже, как я его обожаю. Вот это будет углеводный экстаз.

Я уже видел возвышающуюся вдалеке автомагистраль, по краям моста лежали высокие сугробы. До «Вафельной» оставалось метров восемьсот, но это была уже финишная прямая. Я мечтал о сырных вафлях, хитрой улыбочке Кеуна и девчонках, благодаря которым отделаться от нежелательных мыслей будет проще.

Мы шли и шли, и вдруг сквозь плотную снежную пелену я заметил свет. Поначалу это была даже не вывеска, а ее сверкание. Но наконец показалась и она сама — огромные буквы сверкали над крошечной «Вафельной», куда более величественные, чем само заведение. Черные буквы в желтых клетках обещали тепло и еду: «Вафельная».

Рухнув посреди дороги на колени, я заорал:

— Нам суждено найти спасение не во дворце и не в богатом доме, а в «Вафельной»!

Герцог рассмеялась, схватила меня под мышки и принялась поднимать на ноги. Заледеневшая шапка съехала ей на лоб. Я во все глаза смотрел на нее, она на меня, и мы никуда не пошли. Мы остались стоять на месте, а глаза у Герцога были такие интересные. Не в обычном смысле, не ярко-синие, обрамленные неприлично длинными ресницами или типа того. Заинтересовала меня неопределенность их цвета — сама Герцог всегда сравнивала свои глаза с дном помойного ведра, в них было намешано и зеленого, и коричневого, и желтого. Но она себя недооценивала. Всегда и во всем.

Боже! Вот от этой мысли уже никак не отделаться.

Возможно, я таращился бы на Герцог целую вечность, и она бы тоже так странно смотрела на меня, но я услышал рев мотора вдалеке и увидел красный «форд-мустанг», вывернувший из-за угла на солидной скорости. Я схватил Герцога за руку, и мы рванули к сугробу. Я посмотрел на дорогу — Джей уже довольно далеко ушел вперед.

— Джей! — закричал я. — БЛИЗНЕЦЫ!

(глава двенадцатая)

Джей резко развернулся и посмотрел на нас, сидящих рядом в снегу. Затем на машину. На миг он замер. А потом повернулся и побежал, энергично перебирая ногами, только пятки сверкали. Он хотел прорваться в «Вафельную». «Мустанг» с ревом промчался мимо нас с Герцогом. Крошка Томми Рестон высунулся из окна, помахал «Твистером» и объявил:

— Вас мы чуть позже убьем.

Казалось, что пока близнецы удовольствуются убийством Джея — они на всех парах гнали к нему, — и я прокричал:

— Беги, Джей! Беги!

Из-за рева «мустанга» он наверняка меня не слышал, но я все равно орал, это был последний отчаянный вопль в спину стихии. После этого мы с Герцогом лишь играли роль свидетелей.

Джея мы видели все хуже, бежал он очень быстро, но у него все равно не было шансов опередить «форд-мустанг» с таким гениальным водителем.

— А мне так хотелось хашбраунов, — мрачно сказала Герцог.

— Да, — согласился я.