Пушкин в Михайловском

— Ты что же не спишь? Вяз береги. Сто лет ему жить!

Жандарм пропустил Пушкина первым, и они поскакали, передыхая лишь для того, чтобы перекусить. Дорога под Псковом была сплошные пески, но ямщик, не жалея, гнал лошадей.

— Куда же прикажете?

— Прямо гони к губернатору!

«Да, — думал меж тем Адеркас, заслышав по улице скорые бубенцы тройки, — да, между нас разница дьявольская!» Все в том же своем кабинете принял он Пушкина. Пожалуй что долгий их разговор был бы теперь и неуместен, но перед дальней дорогой, хотя бы и самый легонький, — завтрак!

Пушкин черкнул несколько успокоительных слов Прасковье Александровне, и вместе с фельдъегерем они поскакали в Москву.

На станциях ожидания не было, и лошадей давали мгновенно. Станционные смотрители, привычные ко всему: и к начальству и к арестантам, все же покачивали головою с недоумением: «А не вернее ли так, что какой-нибудь особенно важный преступник?..»

Два года прошли. Сидение в Михайловском кончилось. Когда-то он ехал сюда, и были думы его о Воронцовой. Как это все далеко! Думы теперь — о царе. Сидение кончилось, — конец ли изгнанию? Дибич писал: «позволить отправиться». Было неясно. Как и смотрители, видно, и он точно не знал: не арестант ли? Но, как бы там ни было, что бы его ни ожидало, он был готов на очную ставку с царем.

Полосатые версты мелькали, как частокол. Кони летели по воздуху, пожирая пространства. Так наконец настало движение.

Пушкин не раз трогал в дороге бумажник: «Пророк» был при нем.

1924–1953