Пушкин в Михайловском

Учитывая, чем чревато подобное обвинение, Воронцов поспешил оправдаться — написал письмо царю. Послал его, с просьбой передать по назначению, любимцу царя, начальнику штаба 2-й армии генералу П. Д. Киселёву, находившемуся в то время в Петербурге. Надеясь, что Киселёв замолвит за него слово, в письме к нему приводил свои оправдания. «Что же касается тех людей (т. е. тайных недоброжелателей, — А. Г.), я хотел бы, чтобы повнимательнее присматривались к тому, кто в действительности меня окружает и с кем я говорю о делах. Если имеют в виду Пушкина …, то я говорю с ним не более 4 слов в две недели, он боится меня, так как хорошо знает, что при первых дурных слухах о нём я отправлю его отсюда и что тогда уже никто не пожелает взять его к себе; я вполне уверен, что он ведёт себя много лучше и в разговорах своих гораздо сдержаннее, чем раньше, когда находился при добром генерале Инзове, который забавлялся спорами с ним, пытаясь исправить его путём логических рассуждений, а затем дозволял ему жить одному в Одессе, между тем как сам оставался в Кишинёве. По всему, что я узнаю о нём и через Гурьева (градоначальник Одессы.— А. Г.), и через Казначеева (начальник канцелярии генерал-губернатора.— А. Г.), и через полицию, он теперь вполне благоразумен и сдержан; если бы было иначе, я отослал бы его, и лично я был бы этому очень рад, так как не люблю его манер и не такой уж поклонник его таланта»… Так 6 марта 1824 года в письмах Воронцова впервые появилось имя Пушкина, и отнюдь не в духе доброжелательности[75].

Друзья поэта добивались его перевода из Кишинёва в Одессу, надеясь, что Воронцов, известный в публике не только как боевой генерал, но и как просвещённый вельможа, благосклонно отнесётся к Пушкину. «Меценат, климат, море, исторические воспоминания — всё есть; за талантом дело не станет»,— писал П. А. Вяземскому А. И. Тургенев, много способствовавший переводу Пушкина[76].

В первые месяцы жизни Пушкина в Одессе действительно казалось, что всё складывается для него наилучшим образом. В августе 1823 года Пушкин с удовлетворением сообщал брату, что Воронцов принял его «очень ласково», объявил, что берёт его под своё начальство и оставляет в Одессе. В начале декабря поэт сообщал А. И. Тургеневу: «Теперь мне было бы совершенно хорошо, если б не отсутствие кой-кого». Он имел в виду друзей.

В конце 1823 года Пушкин не жаловался на жизнь. А через полгода написал тому же А. И. Тургеневу, что «не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением».

Что же изменилось? Вначале ласков, затем — причём «вдруг», то есть неожиданно — «непристойное неуважение». Дело в том, что вначале, получив назначение, собираясь обосноваться в Одессе, построить там для себя дворец, окружить себя «двором», подчинёнными и местной знатью, Воронцов был не прочь выказать себя меценатом — иметь при себе «придворного» поэта. Но очень скоро он понял, что ошибся в расчётах, что Пушкин всем своим поведением — независимостью, гордостью — исключает всякие попытки меценатства, покровительства. «На хлебах у Воронцова я не стану жить — не хочу и полно». Это строка из письма Пушкина брату.

Сперва, среди многочисленных дел и разъездов, граф не думал о Пушкине. Правда, его неприятно задевало, что ссыльный поэт явно влюблён в его жену Елизавету Ксаверьевну, стал одним из завсегдатаев её гостиной, что графиня, любящая поэзию, отличала его, как говорила, за талант. И всё-таки это не меняло снисходительно-равнодушного отношения графа к Пушкину, пока не стало ясно, что тот — одна из причин недоверия к нему высших властей. И тогда пришло решение — во что бы то ни стало избавиться от Пушкина.