Другой писатель — Дмитриев — был в молодости свидетелем казни Пугачева. Поэт получил от него «яркую и живую страницу», которую и включил целиком в свое изложение.
Но необходимо было услышать на местах голос народа о памятных событиях, объездить Поволжье и Приуралье, осмотреть города и крепости, конкретно и воочию изучить обстановку и условия великой социальной войны XVIII века.
2
17 августа 1833 года Пушкин выехал из Петербурга и через имение Гончаровых Ярополец и Москву прибыл 2 сентября в Нижний Новгород — первое историческое место его маршрута и крайнюю грань разлива пугачевского восстания. Здесь пробыл он два дня и был любезно принят нижегородским губернатором Бутурлиным, решившим, что поэт разъезжает по губернии с правительственным поручением тайной ревизии. Так возник замысел веселой комедии о растерянной провинциальной администрации, введенный вскоре Гоголем в мировой репертуар. На самом же деле Пушкин не только не выполнял в своей поездке обязанностей ревизора, но находился сам под секретным надзором.
В ночь с 5 на 6 сентября Пушкин приехал в Казань, где пробыл до 8-го. Он неожиданно застал здесь Баратынского, с которым провел день. Автор «Эды» познакомил его с местным старожилом — доктором медицины Карлом Фуксом, нумизматом, этнографом и лучшим знатоком казанской истории древностей. «Ему обязан я многими любопытными известиями касательно эпохи и стороны, здесь описанных», — писал Пушкин в «Истории Пугачева».
Старая татарская столица представляла первостепенный интерес для ученого путешественника. Утром 7 сентября Пушкин съездил по Сибирскому тракту за десять верст от города к Троицкой мельнице, где стоял на берегу Казанки лагерь Пугачева; поэт объездил Арское поле, по которому пугачевцы со своей артиллерией двигались на главную батарею Казани, осмотрел кремль, где жители спасались от пожара. Особенный интерес представлял «Соколов кабак» в Суконной слободе, через которую мятежники прорвались в город.
«Пушкин здесь так близко, как никогда, подошел к рабочему классу, в то время немногочисленному, лишь нарождавшемуся в России и чрезвычайно далекому от обычных интересов поэта, знавшего главным образом крестьянские круги народа. Хотя мы располагаем сравнительно незначительными данными, все же можем сказать, что Пушкину в этом случае предстояло испытать меру своего сочувствия люду в его борьбе за свободу и что это испытание он выдержал с честью, достойною его проницательного ума и благородного сердца»[17].
Вернувшись из объезда города и окрестностей, Пушкин вносил в свои дорожные тетради первые наблюдения над историческими местами. Он писал здесь как бы с натуры седьмую — «казанскую» — главу своей монографии.
К вечеру доктор Фукс повез Пушкина к себе в «Забулачье», то есть в часть города, расположенную за протоком Булаком, на границе русской и татарской Казани. В этом полуазиатском квартале Фукс поместил свою ценную библиотеку, собрание рукописей, коллекцию восточных монет с редчайшими золотоордынскими экземплярами.
Это был не только научный кабинет, но и первый литературный салон Казани. Фукс был женат на писательнице Александре Андреевне Апехтиной, принимавшей у себя виднейших деятелей местной культуры. Разносторонний ученый направил интересы своей жены, писавшей до того лишь стихи, водевили и сказки, к изучению истории и этнографии края. Все это представляло интерес для путешественника.
После чая доктор Фукс повез Пушкина к «патриарху казанского купечества» Леонтию Крупенникову, глубокому старику, попавшему юношей в плен к Пугачеву.
18 сентября вечером поэт был у конечной цели своих странствий — в Оренбурге. Здесь у него нашлись знакомые: губернатор Перовский и состоявший при нем чиновником особых поручений военный врач и писатель Даль, автор сказок «Казака Луганского». Он интересовался устной крестьянской поэзией, чрезвычайно обогатил свой язык постоянными беседами по службе с матросами и солдатами и стал понемногу разрабатывать эти накопленные богатства русской речи. В конце 1832 года в Петербурге он издал под псевдонимом казака Луганского первый «пяток» своих «складок».
Это был интереснейший опыт даровитого филолога над современным русским языком, которому «открывался такой вольный разгул и широкий простор в народной сказке…».
Первая книга Даля с ее особой шутливой интонацией и затейливой расцветкой имела шумный успех и даже обратила на себя излишнее внимание правительства. По доносу Булгарина, книга была изъята из продажи, а ее автор арестован; только заступничество Жуковского освободило его из заточения.
Запрещенная книга вызвала живейший интерес Пушкина: поэт высоко оценил опыты Даля и много беседовал с ним о сказочном слоге, о будущем развитии родной речи, о «слиянии простонародного наречья с книжным».
Поэт считал, что только в устном творчестве язык достигает подлинного русского раздолья: «Надо бы сделать, чтобы выучиться говорить по-русски и не в сказке… Да нет, трудно, нельзя еще! А что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото! А не дается в руки, нет!»