Пушкин

Пушкин был уже издателем Современника и дает советы для передачи назначенным им редакторам — печатать Языкова, Вяземского бее рассмотрения, а если что есть от Кольцова, то печатать с рассмотрением. Он, известно, выражал свое неудовольствие Краевскому, что стихотворение Кольцова поместили во 2-й книжке первым. За тем хлопочет о статье Дуровой, которой придает необычайную важность. «Я пропал без Дуровой», говорит он (письмо 18 Мая)[545] и теперь можно с достоверностью сказать, что статью Дуровой он переправил сам от начала до конца. Образ жизни в Москве любопытен. Он опять останавливался у Нащокина (против Старого Пимена, дом Ивановой), но его почти не видал. Он спит до обеда, а потом играет до утра — из этого выходило, что Пушкин почти вставал, когда тот ложился, и только урывками его видел. Пушкин был у М. Ф. Орлова, Раевский Алекс, кажется ему опять поумнел, и вот что значит быть издателем — Чертков, никогда прежде им не виданный, явился сам к нему с почтением и с заиском покровительства. Между тем Пушкин встретил Брюлова в Москве и видел его картину: Взятие Рима Гензерихом. Тут делая история. Пушкин уже нашел Брюлова на квартире какого-то скульптора (письмо 4 Мая), а прежде жил он у Алексея Перовского, который вздумал просто конфисковать художника, запирал его у себя, хотел заставить его работать при себе и на себя, учредил просто над ним опеку. Брюлов едва вырвался от самовольного тюремщика и с ним не на шутку рассорился. Перовский показывал Пушкину картину Взятие Рима уморительным образом, еще полный негодования на взбунтовавшегося живописца. «Посмотри, как эта каналья удивительно сгруппировала лица, приглядись, какое верное выражение шельма эта дала физиономии, взгляни, как этот мошенник изумительно разделил свет и т. п.» — Пушкин звал Брюлова в Петербург, где, говорил, я тебе красавицу покажу, но он нашел Брюлова недовольным собою, в хандре, и в сомнениях насчет климата, образа жизни и Петербургского понимания художников и обращения с ними. Поэт успокаивает супругу на счет рассеянной жизни, говоря, что он имеет дело с визионерками Акуловой, Саррой Толстой, которая переводит с греческого Анакреона и окружена видениями, и что преимущественно общество его составляют какой-то майор-мистик и какой-то пьяница-поэт (не [Башилов] Бахтурин-ли?)[546]. Современником, прибавляет он, не все довольны, и особенно косо посматривают на него Наблюдатели, которых Нащокин прозвал: Les treizes, почему, не знаю. Несколько слов о литераторах (письмо 14 Мая), замечательно. Баратынский весьма холоден к нему. Он до сих пор не понимает тайны, которая всегда его поражала в пишущей братии, именно — по какому закону они так умны в печати, что хочется с ними познакомиться, и так глупы в разговоре, что хочется от них бежать. Между прочим, просил передать Гоголю, что Щепкин умоляет его приехать в Москву для постановки Ревизора. Мысль о устройстве своих дел не покидала его и в Москве, по обыкновению он иногда предается необыкновенно блестящим надеждам, а иногда впадает в отчаяние. Так, он пишет, что с журналом да с Петром он добьется того, что будет богачом и станет получать 80/т. дохода, а через несколько времени (18 Мая) восклицает: «Чорт дернул меня родиться в России, где человеку с умом, дарованием и независимым характером существовать нельзя».

XIII

От Сабурова Я. И. (еще подробности о времени его.)

1) Шереметьев волочился за Истоминой, которая жила с Завадовским. Ревность произвела ссору на ужине оргии. Шереметев был убит наповал. Завадовский, брат сенатора и мужа красавицы, отдал своему секунданту Кавелину часы, чтобы ничем не быть защищенным, и потом не взял их у Кавелина. Это была луковица серебряная, английская, и с ней Кавелин тотчас после дуэли приехал к Сабурову, хвастаясь в шутку неожиданным приобретением.

2) Рылеев был упорный человек и не отступавший перед средствами. Так, он сводил всех с старой девкой, сестрой своей, которую хотел выдать замуж, и даже имел за это дуэль. Бестужев был вертопрах, которому все равно было — бунтовать или шуметь. Он перед 14 Декабрем собирался ехать в Москву, чтоб жениться там на какой-нибудь богатой невесте.

3) Щербинин и Юрьев — оба офицеры гвардии, в известном типе блестящих, насмешливых, без особенных принципов, но образованных.