Пушистая катастрофа

то непонятные вопросы, детенышу было мучительно.

Воодушевилась Эдит лишь раз, когда у нее спросили, как меня теперь будут звать.

Тогда она одним своим словом полностью меня растоптала, а теперь тихо посапывала, сидя напротив своего отца.

— Как она сегодня? — спросил волк.

— Как и вчера. — Я обернулась на девочку. Вот такая, спящая и неопасная, она

была удивительно миленькой с этим своим воздушным платьицем, круглым личиком и

вьющимися темными волосами, собранными в простую, чуть растрепавшуюся прическу.

— Энергичная, эмоциональная, с устрашающей тягой к обнимашкам.

Карету чуть раскачивало, в незашторенное окошко длинными вспышками

проникал теплый свет уличных фонарей. Эдит что-то промычала и коротко вздохнула.

Я перевела взгляд на волка и ненадолго лишилась дара речи. С таким выражением

лица он смотрел на девочку, что у меня сердце сжалось.

— Слушай, если ты ее так любишь, больше внимания ей уделяйте, что ли, —

проворчала я, смущенно почесав морду обеими лапками. — Малявке, кажется, ласки не

хватает.

— А я чем тут помогу? — удивился он искренне.

Безнадежный случай, сообразила я.

— Все с тобой понятно, а мать ее где? Пусть тогда она… — Я осеклась на

полуслове, заметив, как застыло лицо волка. — Что не так?

Он не ответил, отвернулся к окну и больше не проронил ни слова за всю поездку.

***

— Пушистик, — сонно пробормотала Эдит, подтягивая меня поближе и сразу же

вновь засыпая.

Я пожалела, что осталась спать рядом с детенышем, а не отползла в изножье

кровати, возмущенно пофырчала ей в шею, пообещала себе, что никто из собратьев

никогда не узнает о моем позоре, и, смирившись с творящимся беспределом, задремала в

ее руках. Умудрилась даже немного помурлыкать, не специально и не для того, чтобы

убаюкать и так спящую девочку. Просто… захотелось.

Пушистик так Пушистик, решила я оптимистично, могло быть и хуже.

А утром спасалась бегством, потому что «хуже», которое могло бы быть, случилось. Эдит решила Пушистика причесать.

***

Эдит была одним из тех беспокойных, оглушительных сгустков энергии, от

которых я всегда старалась держаться подальше. Не показываться на глаза, не даваться в

руки, обходить стороной, какими бы вкусностями они ни пытались меня приманить.

Беспокойство искрилось в ее глазах, улыбке, прорывалось в движениях, звенело в

голосе…

И именно она, одна из тех, кого я всегда избегала, оказалась ребенком, за которым

мне нужно было приглядывать.

Не самая простая работенка, но мысли о побеге с каждым днем посещали меня все

реже.

Через несколько дней после того, как я стала Пушистиком официально, Эдит

начала постепенно отпускать меня. Все меньше носила на руках, все чаще бегала следом

— ей нравилось смотреть, как длинными скачками я преодолеваю коридор на втором

этаже и как могу в два прыжка пересечь гостиную на первом этаже.

Она говорила, я почти летаю.

Домашняя прислуга, стоило мне выскочить им под ноги, обычно говорила что-то

нецензурное и злое, но тихо, чтобы не услышал ребенок.

Эдит поверила, что я не исчезну, и вернула мне мою свободу, хотя порой я все еще

ловила на себе ее напряженный, беспомощный и совсем не детский взгляд. В этом взгляде

было нечто важное, глубинное, раскрывающее самый большой страх девочки, но у меня

не получалось его понять.

Догадывалась, что дело в ее матери. В той женщине, о которой не хотел говорить

Хельму и о которой мне некого больше было спросить.

Я не могла найти в себе храбрости и безрассудства, чтобы просто так раскрыть

посторонним людям важную тайну обо мне. Не была уверена, что отношение прислуги не

ухудшится, узнай они, что я говорить умею и вообще высшая нечисть.

Няньке детеныша, носящей скучное имя Марта, я и такая не нравилась. Она не

одобряла современной моды заводить в домах нечисть и уж совсем не понимала, зачем

было брать нечто малосимпатичное и приблудное с улицы, когда в городе есть питомник с

элитной мелкой нечистью только самых безобидных и милых видов.

Пока Марта ворчала себе под нос или обсуждала меня с домашней прислугой, я

легкомысленно ее игнорировала, не видя угрозы в пустой болтовне, но, когда однажды на

прогулке она осмелилась поделиться своими мыслями с Эдит, пожалела о своей

беспечности — чокнутая нянька имела на детеныша влияние.

Меня тоже многое в Марте не устраивало, начиная от ее устаревших взглядов и

заканчивая привычкой шипеть на провинившуюся Эдит ядовитой змеей.

— Подумай, дорогая, может, стоит попросить господина Йегера заменить ее чем-

нибудь более… соответствующим твоему статусу? Эта крыса… — ласково вещала она, проигнорировав мое утробное ворчание. Угрозы во мне она не видела напрасно. Может, я

и сидела на поводке, но намордника на мне не было, зато были острые зубы и длинные

когти.

— Но мне нравится Пушистик. — Эдит протянула ко мне руку. — Пушистик, ко

мне.

Я, не раздумывая, подбежала к ней и проворно забралась по подолу платья и

зимнему пальто под сдавленное оханье няньки, устроившись у детеныша на руках.

— Она хорошая, — сказала девочка, и, подтверждая ее слова, я замурлыкала, подставляя ушастую голову под ладонь.

Марта поджала губы, она считала меня какой угодно, но не хорошей.