Пуритане

– Отношение генерала Дэлзэла нас нисколько не удивляет, ведь ничего иного мы от него и не ждали; отношение вашей светлости также не обмануло наших надежд.

Мне следует только добавить, что даже в случае беспрекословного подчинения, на котором настаивает ваша милость, остается чрезвычайно сомнительным, поможет ли нам ваше ходатайство, если короля окружают такие советники. Я передам нашим вождям ответ вашей светлости на нашу петицию, и, раз мы не можем добиться мира, нам придется вести войну.

– Прощайте, сударь, – сказал герцог. – Итак, я откладываю атаку на один час, только на час. Если вы пришлете ответ в течение этого срока, меня можно будет найти на этом же месте, и я буду искренне рад избегнуть напрасного кровопролития.

В этот момент Дэлзэл и Клеверхауз снова обменялись многозначительною улыбкой. Герцог ее заметил и повторил со спокойным достоинством:

– Да, господа, я сказал, что надеюсь на разумный ответ, который избавил бы нас от напрасного кровопролития.

Полагаю, что в моем пожелании не заключается ничего, заслуживающего вашей насмешки или вашего порицания.

На это замечание герцога Дэлзэл ответил суровым взглядом, но промолчал. Клеверхауз, скривив губы в ироническую улыбку, учтиво сказал, что не ему судить, справедливы ли мнения его светлости.

Герцог движением руки отпустил Мортона. Сопровождаемый эскортом, он направился в лагерь нонконформистов, мимо готовой к наступлению армии. Поравнявшись с блестящими кавалеристами,

в которых узнал лейб-гвардейцев, он увидел Клеверхауза, успевшего занять свое место перед полком. Заметив Мортона, он подъехал к нему и с подчеркнутой вежливостью сказал:

– Сколько мне помнится, я встречаю мистера Мортона из Милнвуда уже не впервые?

– Если мое присутствие здесь причиняет неудовольствие вам или еще кое-кому, – сказал, усмехнувшись, Мортон, – то уж, во всяком случае, не по вине полковника

Грэма.

– Разрешите, по крайней мере, заметить, – проговорил

Клеверхауз, – что нынешний образ действий мистера

Мортона полностью подтверждает мнение, которое я составил о нем, и что мои действия в нашу прошлую встречу были не чем иным, как выполнением моего долга.

– Согласовать свои действия с долгом, а долг – с совестью – ваше дело, полковник Грэм, а отнюдь не мое, – ответил Мортон, оскорбленный замечанием Клеверхауза, который в учтивой форме домогался признания справедливости приговора, едва не приведенного в исполнение.

– Погодите минутку, – сказал Клеверхауз. – Эвендел утверждает, что я виноват перед вами и должен загладить свою вину. Полагаю, что я всегда буду делать различие между великодушным, благородным, образованным человеком, который, и заблуждаясь, действует, руководствуясь высокими побуждениями, и тупыми фанатиками, во главе которых стоят кровожадные убийцы. Поэтому, если они не побросают оружие и не разбредутся после вашего прибытия в лагерь, прошу вас, возвращайтесь сюда и сдавайтесь –

ведь они, уверяю вас, не продержатся и получаса. Если вы решитесь на этот шаг, разыщите меня. Монмут, как это ни странно, не сможет вас защитить, Дэлзэл – не захочет, один я и смогу, и захочу. Я обещал это Эвенделу, если вы доставите мне такую возможность.

– Я был бы очень признателен лорду Эвенделу, – холодно произнес Мортон, – если бы он не рассчитывал, что меня можно убедить покинуть людей, с которыми я связан совместной борьбой. Что касается вас, полковник, то вы премного меня обяжете удовлетворением совершенно иного рода; по истечении часа вы, быть может, найдете меня на западной половине Босуэлского моста со шпагой в руке.

– Буду счастлив встретиться с вами в указанном месте,

– сказал Клеверхауз, – но, быть может, вы все-таки подумаете о моем предложении.

Они распрощались и разъехались в разные стороны.

– Славный он юноша, Лэмли, – сказал Клеверхауз, обращаясь к находившемуся рядом с ним офицеру. – Впрочем, погибший он человек, и пусть кровь его будет на нем.

Произнеся эти слова, он занялся приготовлениями к предстоящему бою.

ГЛАВА XXXI

Явился ополченцев полк,

В цвет голубой одет,

И Лондон дал пятьсот солдат,

Одетых в красный цвет.*

Строфы Босуэла

Но, чу, не тот уже в лагере шум,

Прощай, и мир и покой.

Бернc

Покинув аванпосты регулярной армии, где царил образцовый порядок, и достигнув расположения войска пресвитериан, Мортон не мог не почувствовать разительного отличия в дисциплине и с тревогой подумал о будущем.

Разногласия, волновавшие военный совет, теперь захватили всех, вплоть до последнего рядового. Дозоры и патрули повстанцев охотнее занимались жаркими спорами об истинных причинах гнева Господня и определением того, что есть эрастианская ересь, чем разведкой и наблюдением за врагом, хотя уже доносилась барабанная дробь и звуки труб королевской армии.