Пурга в ночи

— Вот и твои разглагольствования о будущем, о социализме, о счастье всех — это та же конфетка, которую никто и никогда не получит. Вы водите за нос, обманываете несчастных людишек, соблазняете их будущим, как магометан раем с гуриями, лишь бы самим…

— Замолчи, дрянь!

Мандриков шагнул и поднял руку. Она лишь выпрямилась и презрительно бросила:

— Бей! Когда не хватает правдивых слов, хватаются за дубинку.

Мандриков круто повернулся и вышел из комнаты. Вслед несся голос:

— Ты убегаешь потому, что тебе нечего ответить, потому что я права!

Чужая, чужая, совсем чужая, — сверлило мозг. Он прошел мимо испуганной Груни, которая торопливо крестилась, и не помнил, как оказался на улице. Было уже поздно. Гуляки утихомирились, и только кое-где еще изредка раздавались голоса.

Михаил Сергеевич шел бесцельно и вспомнил слова Елены. Так могла говорить лишь женщина, которая не Любит его, не разделяет его взглядов. Недаром же против женитьбы был Берзин. Мысль об Августе Мартыновиче отвлекла Мандрикова. Где сейчас он и его товарищи?

Как там Мохов? Наташа очень переживает его отъезд. Это Михаил Сергеевич видит по лицу. У нее красные, опухшие веки.

Любит она Антона и он ее. Как я Елену, сказал себе Михаил Сергеевич и его потянуло к жене. От этого стало еще горше. Любил он ее и ничего не мог поделать. Отчаяние охватило Мандрикова. Он огляделся и увидел, что стоит перед крыльцом амбулатории. Свет в окнах говорил о том, что Нина Георгиевна еще не спала. Мандриков постучал. Ему хотелось поговорить с Ниной Георгиевной, всегда внимательной и понимающей.

Молодая женщина была не одна. У нее оказались Наташа и Бучек, которому Нина Георгиевна меняла повязку. Михаил Сергеевич поздоровался, но приветствие у него прозвучало невесело.

— Что-нибудь случилось? — От Бучека не укрылось расстроенное лицо Мандрикова.

— Насморк схватил. Вот и пришел за помощью к нашему эскулапу.

Все поняли, что Мандриков отговорился, Нина Георгиевна женским чутьем угадала: опять Елена чем-то его обидела. Ей хотелось его успокоить.

— Вовремя пришли. Сейчас чай будем пить.

Она кончила перевязку и захлопотала у печки.

— Ну, а ты чего хмурая? — Мандриков присел рядом с Наташей. — Все о своем Антоне скучаешь?

— Почему от него так долго ничего нет? — Наташа с тоской смотрела на Мандрикова. Материнство давалось ей тяжело. Лицо Наташи опухло.

— Ничего с твоим Антоном не случится, — стал успокаивать ее Мандриков. — Почта «гав-гав» везет тебе его письмо, завтра или послезавтра ты получишь его. Держим пари?

Михаил Сергеевич старался убедить и Наташу и себя. Его тоже начало беспокоить долгое молчание Берзина. Пора бы ему прислать хоть маленькую весточку. Прогоняя от себя тревожные мысли, спросил Бучека:

— Что так разбушевались твои, шахтеры сегодня?

Бучек кивнул лысой головой, но ничего не ответил. Он сердился на Мандрикова, который придумал «домашний арест» рабочих копей и долго его не снимал. Шахтеры были недовольны. Этим можно было объяснить и то, что вечером в кабаке побывали почти все угольщики.

— Ты чего свой нос повесил? — Мандрикову не понравилось молчание Бучека. Тот уклонился от ответа:

— Нина Георгиевна пообещала чай, а сама что-то тянет с ним. Никак пожалела.

— Сейчас. Сейчас я вас напою таким чаем, какого еще на Чукотке и не было.

Она произносила ничего не значащие слова, а сама думала о Михаиле Сергеевиче. Бучек поглядывал на Мандрикова и терялся в догадках. Жена у него молодая, днями с ней не видится, а по ночам бродит по посту. Зачем он к нашей фельдшерице заявился? Что-то в поведении Нины Георгиевны привлекало его внимание. С приходом Мандрикова она изменилась. Бучек не успел присмотреться. С улицы донесся отчаянный стон.

— Что это? — вскрикнула Наташа. Она хотела вскочить, но Мандриков удержал ее.

Нина Георгиевна с чашкой в руке застыла у плиты. Бучек оказался на ногах. Они с Мандриковым выбежали из амбулатории в темноту. Кричал человек где-то рядом.

Мандриков спустился с крыльца. Глаза его уже привыкли к темноте. Вокруг никого не было. Он сделал несколько шагов и чуть не упал, споткнувшись о лежащего на земле человека.

— Кто тут?

Мандриков нагнулся и услышал прерывистое со свистом дыхание и какое-то непонятное бульканье. Пьяный, наверное, — подумал Михаил Сергеевич и хотел растормошить его, но рука наткнулась на мокрую липкую шерсть кухлянки, и в лицо ударил запах крови.

— Бучек! Скорее сюда! Кого-то порезали.

Тут Михаил Сергеевич вспомнил, что у Бучека рука на перевязи. Он поднял со снега застонавшего человека и внес его в амбулаторию.

— Да это же Харлов! — крикнул Бучек. Узнал шахтера и Мандриков. Он осторожно положил Харлова на кушетку и стал помогать Нине Георгиевне, хотя видел, что шахтера уже не спасти.

Из глубокой раны на груди непрерывно шла кровь. Серое лицо Харлова на глазах менялось. Черты лица заострились, челюсть отвисла. Прежде чем Нина Георгиевна успела наложить повязку, шахтер умер не приходя в себя.

…Трифон Бирич и Перепечко, услышав от Харлова, что ревком разрешает всем ходить в Ново-Мариинск, немедленна отправились на пост.