Пурга в ночи

В хибарке Дьячкова Берзин спросил коммерсанта:

— Живы арестованные?

Малков тяжело дышал. Он исподлобья, затравленным зверем смотрел на ревкомовцев. Светлые волосы рассыпались по выпуклому лбу.

Коммерсант судорожно зевнул, но сказать что либо не смог. Все увидели, как посерело его лицо. Коммерсант вспомнил, как расправился с Падериным, Кабаном и Наливаем.

— Я… я…

Малков хотел бы забыть все, что он делал с арестованными, чтобы все это обернулось тяжелым сном. Если бы не приезд Стайна, он бы не решился. Стайн! Вот виновник всех его бед. Стайн. Это имя блеснуло спасительным огоньком, и он, захлебываясь, заговорил:

— Стайн. Это все американец…

— Кто с охотой сам шел в отряд? — перебив Малкова, повторил свой вопрос Берзин.

— Пусыкин, — тихо сказал Малков.

Он старался вспомнить тех, кто охотно откликнулся на приглашение Стайна, и не мог. Имена мешались, лица стремительной вереницей бежали перед глазами.

— Пусыкин молодой, дурной, за доллар пошел, — пояснил Дьячков. — Другие из-под палки, из-за долга господину Малкову.

— Нет господина, — перебил Берзин и сказал Оттыргину:

— Поезжай за Моховым.

Ревкомовцы со слов Дьячкова и Малкова составили список тех жителей Усть-Белой, которых на всякий случай решили разоружить. Таких набралось одиннадцать. Когда приехал с нартовым отрядом Мохов, они по списку обошли членов отряда охраны общественного порядка. Прежде всего побывали у Пусыкина. Он открыл им дверь и попятился от револьверов. Берзин сказал:

— Именем революционного комитета Анадыря сдайте оружие и поклянитесь, что выходите из отряда Малкова и больше не будете подчиняться его приказам!

Пусыкин упал на колени:

— Смилуйтесь! Виноват! Каюсь! Клянусь, не буду!

— Цыц, — крикнул на него Дьячков и снял со стены винчестер. — Всю Белую всполошил.

Пусыкин ошалело заметался по комнате, бестолково тычась в углы. Заглянул в торбаса, перевернул их, потряс. Дьячков потерял терпение:

— Патроны где, дурья башка? Патроны?

Тогда он из-под кровати выволок сумку из нерпичьей шкуры. Сумка была набита патронами.

— Запасливый, — Галицкий взял тяжелую сумку и заглянул в нее.

— Ага, — подтвердил Пусыкин.

— Сиди дома! Выйдешь на улицу, когда позовут, — приказал Берзин, и ревкомовцы вышли.

Никто из одиннадцати не пытался возражать. Все с видимым облегчением отдавали оружие и с любопытством рассматривали ночных посетителей, спрашивали:

— У нас тоже будет ревком?

— Будет, — отвечал Дьячков.

Никифор говорил с торжеством в голосе. Впервые в своей жизни он никого не боялся. Прав оказался старый рабочий — пришла и к нему новая жизнь.

Ревкомовцы действовали быстро и тихо. Разоружив часть отряда Малкова, они вернулись к его дому и постучали.

— Это вы, Константин Михайлович?

— Гости его, — весело откликнулся Мальсагов. — Открывай!

Женщина спросонья, не разобрав, что сказал Мальсагов, открыла дверь, и ревкомовцы, отстранив ее, вошли в дом.

Мохов приказал:

— Тихо! Ни слова!

Жена Малкова, тоненькая корячка, увидев вошедших в спальню незнакомых людей, испуганно бросилась к дочке.

— Не бойтесь. Вам ничего не угрожает, — успокоил Мохов. — Где у вашего мужа хранятся деньги?

Маленькая женщина с темным скуластым лицом молча указала на старинный, окованный полосами меди сундук, что стоял в углу под мерцающей лампадой. Мохов подошел к сундуку. Берзин сказал Мальсагову и Галицкому:

— Освобождайте заключенных товарищей.

Они с Дьячковым и Ульвургыном перешли в кухню. Впереди с лампой шла служанка. В кухне спали трое мужчин. Это были работники Малкова. Их подняли. И прежде чем они успели понять, что происходит, Мальсагов скомандовал:

— Руки вверх!

Работники Малкова повиновались.

Дьячков с искаженным злобой лицом подскочил к ним.

— У, гады. Попомним, как мучили нас.

— Ты это что? — спросил Галицкий.

— Эти подлюки помогали Малкову нас бить и пытать.

— Не по своей воле… — начал один из арестованных. — Малков приказал:

— Молчи, сволочь! — Дьячков ударил его.

Мальсагов оттащил Никифора.

— Они псы. Ты тоже хочешь быть псом? Зачем бить? Судить надо.

— Верно, Якуб, судить их будем. — Галицкий укоризненно посмотрел на Дьячкова. — Нельзя революционеру так счеты сводить.

Оставив арестованных под наблюдением Оттыргина и Ульвургына, ревкомовцы с Дьячковым прошли к кладовой за кухней. На ее двери висел большой замок.

— У кого ключ? — спросил Галицкий у арестованных.

— На полке лежит, у двери, — пробурчал один.

Галицкий нашел ключ, открыл. В темной кладовой от духоты тошнило. Мальсагов взял из рук служанки лампу, подняв ее, осветил кладовую. Она была превращена в тюремную камеру. На полу, на подстилке из рваных мешков, лежали, прижавшись друг к другу, Кабан, Падерин и Наливай. Они, подняв головы, смотрели на столпившихся в дверях людей. Молчание их было тяжелое и враждебное.

— Товарищи, товарищи! — взволнованно говорил Галицкий. — Мы из Ново-Мариинска, мы члены ревкома, Малков арестован нами, и вы теперь свободны.

— Малков арестован? — Падерин при этих словах вскочил на ноги и тихо охнул. Прихрамывая, он подошел, вплотную к Галицкому: — Вы… вы из ревкома?

— Да, в Ново-Мариинске переворот, — сказал Галицкий.