Пурга в ночи

Нина Георгиевна плакала над своей страшной жизнью, над светлым чувством, которое никогда не принесет ей счастья, а будет лежать на сердце мучительным грузом… Молодая женщина взяла себя в руки: дурные бабские слезы. Пожалеть себя захотелось.

Она повернула к посту и только сейчас обратила внимание, что окраины Ново-Мариинска опустели, Там, где еще недавно густо стояли яранги, был лишь истоптанный грязный снег, мусор, следы костров. Бродили бездомные собаки. Нина Георгиевна подумала, что приезжие чукчи откочевали в тундру, закончив свои дела.

В стороне, под высокой обрывистой стеной берега, стояла одинокая яранга. — Около нее никого не было. Яранга была ветхая. Из простого любопытства Нина Георгиевна заглянула в нее и отшатнулась. Слишком страшным показалось ей увиденное. У небольшого костра, над которым висел котел, сидели четверо. На их лицах толстым зеленоватым слоем лежала короста: неподвижные маски с узкими щелками для глаз и рта. По трем маленьким фигуркам она догадалась, что это дети, а четвертая — женщина, их мать.

Нина Георгиевна осторожно вошла в ярангу. Стараясь подавить в себе отвращение, полная жалости и желания помочь несчастным, она подошла к костру и присела.

— Давно у вас это? — Она тронула пальцем свое лицо. — Болит давно? — В яранге было тихо, женщина и дети молчали. Может, они немые и глухие, подумала Нина Георгиевна.

— Когда лицо такое стало?

— Гуси улетели, — едва двигая губами, ответила женщина. Слова разобрать было трудно. Очевидно, движение мускулов лица причиняло ей боль.

С осени, поняла Нина Георгиевна. Ее особенно угнетал вид детей. Они сидели, как старики, и только печальные глазенки, полные любопытства, жили на лице. Короста не позволяла им двигаться, играть, бегать, бороться, как это любят маленькие дети. Можно попробовать промывать их лица сулемой, думала Нина Георгиевна. — Возможно, что это простое заболевание кожи. Попытаюсь помочь беднягам.

— Я буду лечить, — сказала она решительно, — у вас лица снова будут чистые, как мое.

Чукчи уставились на красивую женщину с очень белой кожей, с добрыми глазами, струженными усталыми морщинками. Откуда она появилась? Почему она хочет вернуть им лица?

— Пойдем со мной, — позвала Нина Георгиевна самого маленького и протянула руку. Он испуганно шарахнулся от нее. Мать осторожно покачала головой:

— Ходить нельзя. Шаман сказал — духи велели сидеть нам.

Нина Георгиевна поняла, что ничего не добьется.

— Тогда я приду с сулемой сюда.

Она вышла из яранги и направилась к амбулатории, во чем ближе под ход ила, тем нерешительнее становились ее шаги. Нине Георгиевне не хотелось встречаться со Струковым. Расскажу о несчастных Михаилу Сергеевичу, и он прикажет Струкову лечить их. Нина Георгиевна повернула к ревкому, но поговорить с Мандриковым ей сразу не удалось. Он был занят.

Михаил Сергеевич просматривал документы, составленные продовольственной комиссией. Их принес Рыбин. Он сидел в стороне и нервно поглаживал колени. Из членов ревкома у Мандрикова были лишь Куркутский, Булат и Семен Гринчук. Остальные разошлись по делам. Никто не обращал внимания на Рыбина. А он от страха то обливался потом, то мерз. Ему казалось, что члены ревкома уже знают, что документы о запасах продовольствия он составил по указанию Бирича, и сейчас его поведут на расстрел.

— Скудные у нас запасы, — говорил Мандриков. Только-только до весны хватит.

— Может, урежем норму выдачи? — предложил Булат. — Тогда растянем подольше.

— Люди голодают, — возразил Мандриков. — Дети как призраки. Нет, нельзя уменьшать норму. Надо находить другой выход из положения.

— Забрать все продовольствие у коммерсантов! — как всегда громко, сказал Семен Гринчук. Его глаза на цыганистом лице горячо сверкнули. — Я еще до Переворота предлагал национализировать все товары у американцев, и, помню, ты меня поддержал, Михаил Сергеевич. Что же ждать? Или ты на попятную?

— При чем здесь на попятную! — Мандриков был недоволен Гринчуком. Всегда он со своими замечаниями торопится. — Национализацию товаров мы всегда успеем произвести. Сейчас это делать рано. Пока не будем портить отношения со Свенсоном. Нам свои коммерсанты много хлопот доставляют.

— В Ново-Мариинске есть склад продовольствия Малкова, — напомнил Булат.

— Я поставил на его охрану Волтера, — сообщил Мандриков. — После суда, над Малковым мы его конфискуем.

— И все же продовольствия мало! — вздохнул Гринчук и, взяв один из представленных Рыбиным документов, потряс им. — Мяса совсем нет! — Он Обернулся к Рыбину. — Неужели нет в складах мяса?

Рыбин вздрогнул. Вот оно, начинается. Ревкомовцы Отправятся в склады и начнут проверять выводы комиссии. Они сразу же обнаружат подлог. У Рыбина судорожно свело челюсти, Гринчук нетерпеливо крикнул:

— Чего мотаешься, как заведенный? Я о мясе спрашиваю!

— Нет, нет его, — едва выдавил из себя Рыбин, хотя мяса действительно не было. Лицо у Рыбина стало серым. Мандриков спросил его:

— Болеешь, что ли?!

— В… в складе прохватило… простудился. — Голос у Рыбина дрожал. Еще никогда он не страдал так, как сейчас.