Читаем Пурга в ночи полностью

— Отдать их в распоряжение революционного комитета, — вскочил Пчелинцев. Его бледное лицо блестело от пота. Тонкие губы с синеватым оттенком подергивались. «Иезуит», — подумал о нем Мандриков. В предложении торговца он уловил скрытый смысл. Пчелинцев хотел переложить всю ответственность на ревком.

— Правильно, — поддержал Щеглюк.

К нему присоединилось еще несколько человек.

— Ревком — власть, ему и решать!

— Можно мне? — спросил Бесекерский, и, хотя он говорил тихо, все услышали. Маленькой сухой, ручкой он поправил очки на крючковатом дородном носу. — Зачем, граждане, а по-новому, товарищи, торопиться? Решаем о человеческой жизни. О жизни. Виноваты господа Громов, Толстихин и Суздалев, но кто в наше время без грехов, без ошибок. Смутное время, и нельзя…

— Что вы предлагаете? — перебил его Мандриков.

— Оставить их, — он указал на колчаковцев, — до весны.

— Почему до весны? — раздались недоуменные голоса.

— Есть другие предложения? — Мандриков осмотрелся. — Тогда будем Голосовать. Кто желает оставить их до весны?

Бесекерский поднял руку. Никто не поддержал его. Бирич понял, что Бесекерский оказался более дальновидным. Павлу Георгиевичу хотелось присоединиться, но самолюбие не позволило.

Мандриков и Берзин переглянулись. Они разгадали хитрость Бесекерского. Это был умный и опасный враг. Михаил Сергеевич повторил предложение Пчелинцева. За него голосовало шестнадцать человек. За приговор следственной комиссии было девятнадцать человек, среди них Бирич, Сукрышев, Петрушенко.

Оттыргин высоко поднял левую руку. В правой был винчестер. Он с нетерпением ждал, когда же Мандриков посчитает и его руку. В глазах молодого каюра было столько волнения, ожидания и гордости, что Мандриков сказал:

— Девятнадцатый! Ты, Оттыргин, голосуешь за турваургин![2]

Колчаковцы поняли, что их судьба решена, Громов заметался, что-то хотел сказать, но не мог — так стал заикаться. Суздалев кричал:

— Незаконно! Произвол! Незаконно! Произвол!

— А ты по закону делал все? — прохрипела Толстая Катька.

Толстихин молчал. Колчаковцев стали выводить в соседнюю комнату. Громов заупрямился. Тогда к нему подошел Булат и, взяв за воротник, под хохот, и улюлюканье собрания вывел.

— Теперь мы должны решить, кто приведет наш приговор в исполнение, — сказал Мандриков.

— Революционный комитет должен!

— Верно! Ревком! Ревком! — гудело собрание.

Мандриков хотел перейти к следующему вопросу, но тут перед столом появился Оттыргин. Он что-то быстро сказал по-чукотски, и никто его из сидящих за столом не понял. Мандриков пожал плечами и спросил:

— Чего тебе, Отты?

Каюр волновался. Он обращался то к Мандрикову, то к собранию.

— Да о чем ты? Говори по-русски.

— Я… тоже… — Оттыргин запнулся, подыскивая слова, но тут ему на помощь пришел Куркутский.

— Оттыргин просит разрешения участвовать в казни колчаковцев, потому что хочет, чтобы скорее наступила новая жизнь, а старая ушла.

— Турваургин, — кивнул Оттыргин.

Собрание ответило бурным согласием. Бирич нахмурился: дикарь будет расстреливать бывшего хозяина. Ему стало тревожно, и он оглянулся: а не подбираются ли к нему чукчи, которых он не раз обсчитывал…

— Тут раздавались голоса, что колчаковцы не одни бесчинствовали, — донесся до Бирича голос Мандрикова. — Да, им помогали многие. Одни — по своей ненависти к Советам, другие — по незнанию, по заблуждению. Следственная комиссия и ревком постановили… — Михаил Сергеевич разыскивал на столе нужный лист. Не у одного в эти минуты забилось сердце, похолодело в душе. Не нашла ли следственная комиссия того, что давно считалось забытым?

— Всех, кто состоял в колчаковской милиции, послать на угольные копи…

— Вот это справедливо, — одобрило несколько голосов.

— А также молодого Бирича, Перепечко, Соколова — бывшего заведующего продовольствием уезда. При обыске у него найдено украденное продовольствие, спирт и стрихнин.

Тренев удовлетворенно улыбнулся. Когда-то Соколов не принял его на службу в продовольственный склад, где можно было нажиться. Тренев наговорил Мандрикову о Соколове. Его слова подтвердились, и Михаил Сергеевич даже похвалил Тренева за помощь и убедил ревком ввести Тренева в следственную комиссию, как представителя от средней прослойки населения.

Тренев в душе торжествовал. Соколов был проверкой. Теперь он знал, что ему верят и он сможет кое с кем свести счеты, кое-кого убрать с пути. Тренев все собрание наблюдал за Бесекерским и Биричем. С ними он не должен ссориться. Они в силе, и ревком не осмелится на них поднять руку. Это тоже надо учитывать. Сейчас Бирич и Бесекерский считают его врагом, но он сможет их убедить, что он верный для них человек. Все зависит от того, как дальше пойдут дела у ревкома.

— А я бы Соколова к стенке, — раздался от дверей громкий голос. — В уезде скудно с харчем.

Мандриков узнал бородача. Вспомнил разговор в коридоре ревкома и спросил Тренева:

— Кто это такой?

— Смирнов, шалопутный человек. Сам охотится, торгует, у Караева в агентах ходит. Выпивоха.

— А мне он чем-то нравится, — признался Мандриков.

Перейти на страницу:

Похожие книги