Пуля для эрцгерцога

– Прощайте. Зря вы, хотя – кто знает? А я вот намерен двигаться подалее от господина народа к госпоже мадере.

Зоя Вечеславовна, отвратительно хихикая, ушла в дальний и темный угол гостиной.

– Да у вас мания величия, милая. Да, да, не исключено, что мозг ваш воспален не менее моего. И помешались вы на, так сказать, фамильной почве. Вас ведь никогда не считали полноценной родственницей? Скорее приживалочкой.

– Я Столешина, мадам.

– Да это пусть. Только ведь неплохо бы знать, от какого смысла и слова фамилия эта происходит. Судя по направлению ваших мыслей, вы считаете, что от «столетия», то бишь от века. На этом основании вы отмерили себе годков сотню. Разочарую – от «столешницы», от нее. Кто-то из дальних предков нашего генерал-аншефа Василия Васильевича был простым мастеровым, столяром. Столы у него выходили лучше всего.

Глава двенадцатая

Я сажусь на кровати, медленно сгибаю руку. Окоченение первых суток полностью прошло. Членам вернулась почти прежняя гибкость. Надо встать на ноги. Так или иначе, мне уже пора. Визит некрофила не причина, а всего лишь повод. Пальцы правой руки медленно освобождаются от бесполезного пистолета. Мне нечем его зарядить для нового залпа.

Теперь к двери. Походка выравнивается к пятому шагу. Дверь в коридор открыта. Переступаем порожек. Налево к лестнице. Верхняя ступенька самая скрипучая, но режиссер слишком шумно дышит, чтобы что-нибудь услышать. Медленно, но твердо ступая, я спускаюсь по лестнице, наблюдая за тем, что происходит внизу, в круге желтого света керосиновой лампы. Мне кажется, я должен быть полностью лишен каких бы то ни было чувств, но сейчас мне неприятно видеть, что это живое животное делает с моим братом трупом. Я спускаюсь все ниже и ниже, совсем скоро я окажусь за спиной у этой потной, сладострастно дрожащей гадины. Я наклонюсь, возьму его за волосатую шею… Я успел только наклониться, какая-то тень по своему собственному почину спугнула мсье. Он замер и, не расставаясь с предметом своей страсти, обернулся. Могу себе представить, что он увидел. Наклонившегося к нему с вытянутыми руками мертвяка.

Смерть его была, к сожалению, мгновенна.

Я оттащил неприятное мне тело подальше в сторону, доктора накрыл остатками одежд. С этим покончено. Есть еще одно дело. Одновременно и нужное и доброе. Я поднялся в кабинет, достал лист бумаги и придвинул к себе ручку с чернильницей.

«Дорогая моя матушка Настасья Авдеевна!

Пишу Вам письмо мое прощальное, безрадостное. Окончилась жизнь моя на чужбинушке в городе под красивым названием. Где похоронят меня, точно мне неизвестно, главная печаль, что не в родной земле. Не ищите мою могилу, вам, пожалуй, не укажут, да еще наплетут всяких обо мне небылиц. Не верьте, ибо ни в чем, ежели разобраться, сын Ваш Ванечка не виноват, может, в одном лишь, что огорчил Вас безвременно и очень. Батюшке моему тоже кланяюсь, руку целую, потому что больно перед ним виноват, да и вообще глуп. Вот и все мое послание. Прощайте, мои дорогие».

Я взял второй лист бумаги и тут же составил второе послание.