Пуля для эрцгерцога

И удалился, разговаривая сам с собою. Генерал попытался разрядить создавшуюся мрачную неловкость:

– Браво, Зоя Вечеславовна. Вы можете не только судьбу Сербии предсказывать. Судя по поведению нашего милейшего кузена, ваши предсказания очень влиятельны. Торжественно посему объявляю: верю любому вашему слову касаемо будущего. Когда, вы говорите, начнется всеевропейская война?

Зоя Вечеславовна спокойно, без тени кокетства, апломба и прочих психологических мерзостей сказала:

– Двадцать восьмого, кажется, числа Австрия объявит войну сербам. Первого августа Германия – России, третьего – Россия Германии. Сначала война будет для России успешна, мы займем часть Восточной Пруссии. Потом кайзер перебросит часть войск из Франции.

– Так Франция тоже будет воевать? – как можно более игриво поинтересовался генерал.

– И Франция и Англия.

– И когда же эта война закончится?

– Через несколько лет. В восемнадцатом году.

– А кто победит?

– Франция и Англия победят Германию.

– А мы?

– А Германия нас.

Василий Васильевич откровенно засмеялся.

– Но это же нелепость! Мы союзники с Францией и Британией. Если они победят, значит и мы тоже. Элементарная логика так диктует.

– История редко подчиняется законам элементарной логики, – вступился за жену профессор.

Побарабанив удивленно по стопке газет – никак не мог понять, почему никто вместе с ним не смеется над этой курящей дурой, – Василий Васильевич попытался налить себе чаю.

– Мадера, – тихо подсказала Настя.

– Ах да. Кто-нибудь еще желает, господа? Вы, отец? Отлично.

Проглотив стакан темно-янтарного напитка и разметав привычным движением бакенбарды по щекам, генерал понял, что ему одному придется атаковать демагогический бастион, воздвигнутый этой самодовольной бабенкой. Поскольку лобовая атака не удалась, придется зайти с фланга.

– Ну, хорошо, дражайшая Зоя Вечеславовна.

– Разве я дрожу?

– Что? Ах да, я забыл, вы же словесный тоже человек. Но не это сейчас в центре. Так, в европейской войне мы разобрались, ладно. Я, видя всю вашу проницательность, обращусь с корыстной просьбой.

– Я жду.

– Хотелось бы, пользуясь обществом такого оракула, спросить о своей судьбе. Личной.

Зоя Вечеславовна извиняющимся образом вздохнула.

– Что так, дража… дорогая?

– И «дорогая» не говорите, так богатые волжские купцы обращаются к содержанкам.

Василий Васильевич прижал руки к груди:

– Каюсь.

– Про ваше личное будущее ничего сказать не могу.

– Почему? Я вам почти такой же родственник, как Афанасий Иванович.

– Дело в том, что ваше будущее никак не связано со Столешиным.

Генерал понимающе усмехнулся. Он как бы хотел сказать: «Вот, значит, для чего был разыгран весь этот спектакль с предсказаниями: чтобы лишний раз уколоть соперника в погоне за наследством».

– А ваше? А ваше будущее будет связано?

– Нет. – Зоя Вечеславовна равнодушно покачала головой. – Мы с Евгением Сергеевичем будем жить за границей после войны.

– Господа, господа, господин генерал, – опять вмешался судебный следователь, – я в ваших словах слышу нечто вроде иронии в адрес Зои Вечеславовны.

Антон Николаевич был уверен, что генерал безжалостно издевается над самоуверенной и не вполне нормальной дамой. Почему же никто не считает своим долгом вступиться за нее?!

– Не знаю, кто там кого победит, но что касается войны… Посмотрели бы вы, что происходит на станции у нас. Все словно с ума посходили. Можно сказать, что мобилизация уже в известном смысле идет.

– Да, второй день там в буфете бедокурит Аркадий Васильевич. Уймут, а он опять. То плачет, то пьет.

Генерал поморщился.

– Надо за ним послать кого-то.

– Саша ездил за ним, но он его не слушает. Драться полез, зуб выбил, – сообщила Настя.

Василий Васильевич повернулся к следователю.

– Это уже по вашей части. Некому, что ли, его связать, запереть?!

– Помилуйте, – улыбнулся Антон Николаевич, – как можно господина Столешина связать. Хоть и студента. Но, с другой стороны, если вы хотите…

– Хочу, хочу и очень хочу!

Глава восьмая

– Если вдуматься, Василий Васильевич, у вас еще более неправильное представление о будущем, чем у Зои Вечеславовны.

Евгений Сергеевич достал папиросу из коробка, оставленного на столе женою, и закурил, причем сделал это умело. В его пальцах таилась ловкость старого курильщика.

Антон Николаевич, отец Варсонофий и Саша ждали с интересом, каким образом профессор станет развивать тему. Ждал и генерал – в предвкушении того, как его антагонист будет терять свою научную репутацию на столь сомнительных путях, как рассуждения о природе времени.

– Мало того, что оно неправильное, оно еще одновременно и дикарское, детское. Только, извините, дикарь может с такой полнотой убеждения поклоняться такому примитивному идолу, как абсолютная непроницаемость будущего. И только ребенок может пребывать в полной безмятежности в связи с наличием такой веры. Не надо так торопливо краснеть, генерал. Ни в малейшей степени я не хочу вас оскорбить. И даже не мщу за ваши иронические нападки на Зою Вечеславовну. Она и так, без моего вмешательства, осталась выше ваших нападок, хотя и слегка нездорова, по-моему.