Пуля для эрцгерцога

– Насколько я могу судить, все странности начались с этого мужика Фрола Бажова, с неизвестно откуда явившейся ему идеи, что вскоре или, вернее сказать, некогда он убьет нашего милейшего Афанасия Ивановича. Под воздействием этой идеи он явился сюда, инсценировал с помощью некоторых наших друзей что-то вроде медиумического сеанса…

Василий Васильевич покраснел, но промолчал.

– Результатом этого спектакля были особого рода сновидения, поразившие все того же Афанасия Ивановича.

– Это был не сон, – сказал дядя Фаня из своего кресла.

– Ну, скажем так, это было не сновидение, а видение, ведь вы, если не ошибаюсь, утверждаете, что всё это видели.

– Утверждаю.

– Сначала был обморок Зои Вечеславовны, – мрачно поправила Настя.

Все поглядели на нее и были весьма поражены ее видом. Губы сжаты, под глазами круги, в глазах непонятно к чему относящаяся скорбь. Она что-то знает, предположили некоторые, но никому неохота была задумываться, ибо хотелось следить за рассуждениями профессора. Его поза и тон обнадеживали.

– Верно, сначала был обморок Зои Вечеславовны, – сказала Зоя Вечеславовна, неожиданно перебивая мужа. – К тому же я должна заметить, что эти три явления связаны между собой.

– Три явления?

– Да, генерал, три. Бредовая идея мужика, нелепое сновидение…

– Это был не сон.

– …Афанасия Ивановича и мой дурацкий обморок.

– Мы забыли еще кое-что, – сказала Настя.

– Что? – повернулись к ней.

– Например, заявление Тихона Петровича, что он непременно умрет в конце этого месяца.

– И Калистрат, – подал вдруг голос Саша. Все были очень удивлены его вмешательством. Смущенный Саша пояснил:

– Он ведь все ходит по имению и всем рассказывает, что через месяц пойдет на каторгу.

– Глупый мужицкий кураж, – несколько нервно отрезал профессор, – а что касается Тихона Петровича, тут у меня тоже есть объяснение. Человек, достигший преклонных лет, довольно часто ощущает приближение смертного часа. Это в известной степени говорит о, так сказать, полноценности его душевного состава. О зрелости души. У средневековых европейских народов существовало устойчивое поверье, что знание своего часа и смерть в своем доме среди родных и близких (двоюродных и жадных, подумал кто-то) при заранее приглашенном священнике – это не что иное, как счастье. Напротив, смерть случайная, а пуще того – смерть на чужбине, – это позор. В Венгрии, например, умерших внезапно хоронили в церковной ограде только за особо внесенную плату.

– Я не знаю, как там обстоят дела в Венгрии или Австрии, герр профессор, – улучил момент для контратаки генерал, – только Тихона Петровича я попрошу не примешивать ко всей этой чертовщине.

Евгений Сергеевич примирительно развел манжетами.

– Совершенно с вами согласен. Собственно, я и сам утверждаю, что никакой мистики в том, что Тихон Петрович знает о своем часе, нет. И конечно, мы его не станем касаться в наших в общем-то праздных рассуждениях. Также я предлагаю отринуть и болтовню Калистрата. По соображениям, правда, другого рода.

– По каким? – не желая идти на полное примирение, спросил Василий Васильевич.

– Хотя бы для того, чтобы не нарушать чистоту эксперимента, как говорят ученые.

Больше возражений не последовало.

– Вы согласны со мной, коллега? – к Саше Павлову. Рыжая голова стыдливо кивнула.

– Вот и славно, вернемся теперь к тому пункту в нашем рассуждении, в котором мы свернули с прямого пути. Итак, мы имеем дело с неким аффектом, подразумевающим, смею утверждать, общую причину. О ней и пойдет речь.

– Это часы, – вздохнул Афанасий Иванович, вытаскивая свой карманный хронометр.

– Правильно, часы. Фарфоровый немецкий пивовар с бочонком под мышкой, что стоял на каминной полке в «розовой гостиной». Его узнал Фрол Бажов во время путешествия по дому. Он же отчетливо приснился, прошу прощения, привиделся Афанасию Ивановичу. И он же, наконец, вызвал страшную, необъяснимую неприязнь у Зои Вечеславовны.

– Да, да, мне вдруг нестерпимо захотелось с этими часами расправиться. Изувечить, истребить! – быстро сказала профессорша, причем сказала уверенно, без малейшего надрыва. Сказала и закурила, но руки у нее при этом ни в малейшей степени не дрожали.

– А я их просто украл, – тихо признался дядя Фаня.

– Ну что вы, – поспешил ему на помощь Евгений Сергеевич, – что вы, какое же это воровство? Это опыт. Вы просто хотели проверить, что станется с вашим видением, ежели оно захочет повториться, когда из него будет удален главный элемент. Правильно?

– Правильно, – согласился, но без жара, Афанасий Иванович.

– Признаться, окажись я на вашем месте, пожалуй, повел бы себя похожим образом.

– Сначала я хотел их выбросить в пруд, а потом спрятал в каретном сарае.

– В пруд было бы надежнее, – усмехнулся генерал.

Дядя Фаня поднял на него печальные, покорные глаза.

– Нет. Пруд могут осушить. Когда-нибудь. И найти часы. Без меня. И поставить на полку. А спрятанные можно в любой момент пойти и разбить. Вдребезги.

– Ну, так Зоя Вечеславовна их и разбила, – генерал встал, разминая затекшие плечи, – насколько я слышал, именно вдребезги.

Наступила длинная и чем-то очень неприятная пауза.