Пуговицы

Мы с мамой и папой катаемся на настоящих больших санях, запряженных прекрасными белыми лошадьми. Все вокруг нарядное и праздничное. Это Масленица, и повсюду, сколько я могу видеть, полно людей. Откуда-то доносится музыка. И еще лежит толстый слой искрящегося снега, но солнце уже светит настойчиво и тепло, ощущается приближение весны. Я сижу между мамой и папой на застеленной меховой шкурой скамье, а ветер порывисто обдувает мне лицо. И я чувствую себя такой удивительно счастливой, что никак не могу выразить эмоции словами, потому что еще не понимаю, что это счастье. Думаю, что радость, и смеюсь, хохочу изо всех сил. И мне чудится, будто вороны, раскачивающиеся на голых березовых ветках, не каркают, а тоже смеются. И две мохнатые шавки, бегущие за санями, смеются, и чучело Масленицы в разноцветных лентах, и кругленький надкусанный блинчик, через дырочку в котором я смотрю на солнце.

И еще помню, как купаемся в море. Папа то и дело вылавливает меня и кидает в воду. Снова и снова. Я отлично плаваю и представляю себя рыбой, выскользнувшей из сетей рыбака. И когда он в очередной раз подхватывает меня, откуда ни возьмись появляется мама и обнимает его так, что я оказываюсь зажата между ними. Я громко верещу и жадно глотаю воздух, как это делала бы оказавшаяся на воздухе рыба. Родители смеются, а я верещу и бьюсь еще сильнее. Я чувствую огромную радость и думаю, что смех – это самое лучшее, что может происходить с человеком. А потом папа поднимает нас с мамой вместе и бросает, но падаем мы все втроем, и от этого еще смешнее. Я смеюсь так, что начинаю икать. Мы смеемся, смеемся и никак не можем остановиться. Я уж и забыла, что раньше так много смеялась.

– Эй, Микки. – Даша потрясла меня за плечо. – Ты чего?

– Все хорошо. – Я вскочила на ноги, отвернулась и быстро вытерла лицо ладонями.

– Ты плачешь?

– Это от простуды. Глаза иногда слезятся. Сейчас умоюсь, и все пройдет.

Я направилась в ванную. Даша за мной.

– А хочешь скажу кое-что и ты сразу перестанешь плакать?

– Ну.

– Слава, между прочим, тебя давно любит.

– Что значит давно? – Я остановилась перед дверью в ванную.

– Ну, как мы сюда переехали. Почти сразу.

– С чего ты взяла?

– Я по нему всегда все вижу. Но на самом деле я нашла у него твои фотки в телефоне.

– Неожиданно.

– Почему? Ты же очень красивая и крутая.

– Это было незаметно.

– Конечно, незаметно. Слава очень хорошо умеет делать вид, что ему все равно. Ну… и Наде это сильно не нравилось, она ругалась.

– Наде? – Я развернулась к ней. – Ты знала про Надежду Эдуардовну? Что они с Томашем… В смысле, со Славой дружили?

Даша сдавленно захихикала:

– Как же я могла не знать? Это ведь Надя привезла нас сюда. Она даже удочерить меня хотела.

Я остолбенела, совершенно позабыв, что собиралась умыться.

– В таком случае ты, наверное, очень расстроена, что с ней так получилось?

Девочка пожала плечами.

– Этого я тебе не скажу. Пока что. – Она задумалась. – Слава с ней часто ссорился и был рад, когда она вдруг исчезла.

– Был рад? – переспросила я как тормоз.

– Ну, понимаешь, Надя часто, когда злилась, грозила, что она нас бросит и мы должны будем выкарабкиваться сами. Я-то знала, что не бросит, а вот Слава иногда говорил, что будет счастлив, если она это сделает. Так что, когда она исчезла, мы решили, что она просто хочет его наказать. Она и до этого так делала. Пропадала на пару недель. Потом возвращалась и радовалась тому, что мы соскучились.

– За что наказать?

– За тебя же, – произнесла Даша с укором, удивляясь моей непонятливости, – я ведь говорила. Слава тебя давно любил, а Наде это не нравилось. А ты его любишь?

Мы по-прежнему стояли перед ванной, и я пребывала в полном смятении. Но тут послышался звон ключей и звук отпираемой двери. Даша заговорщицки приложила палец к губам:

– Я ничего ему не расскажу. И ты не рассказывай.

Меня уже давно так не лихорадило. В голове перепутывались клубки мыслей, а в сердце вонзались булавки. Получалось, любовь со Славой завязалась у Нади гораздо раньше, чем он появился у нас. Осознание этого убивало. Даже то, что, по словам Даши, Томаш ссорился с физручкой из-за меня, ничего не меняло. Я решила, что должна поговорить с ним начистоту. Прямо сказать, что все знаю, и уйти, чтобы больше эти отношения ни во что не вылились. Какое-то время я пыталась сделать вид, что все в порядке, но Слава тут же заметил, что я на взводе, и, отправив Дашу играть, затащил меня на кухню.

– Что-то не так?

– Есть кое-что.

– Рассказывай.

Опасаясь расплакаться, глядя ему в глаза, я взяла дощечку и попыталась нарезать хлеб.

– Ты не говорил, что вы с Надей были так давно знакомы. – Потребовалось усилие, чтобы голос не дрожал.

– А зачем мне это говорить? – Он стоял за спиной.

– Чтобы было честно.

Я давила ножом на хлеб, но он не резался.

– Не вижу ничего нечестного в том, чтобы не афишировать это. – Томаш отнял у меня нож и, перевернув другой стороной, снова вложил в руку. – Так удобнее.

Но я застыла с этим ножом, решаясь сказать то, что собиралась.

– Если это так, я не могу встречаться с тобой.

– Почему это?

– Не знаю. Потому что. Это неприятно и обидно.