Пуговицы

– Дай угадаю, вы с Лизой всю ночь не спали, а утром не могли встать.

Я еще не решила, стоит ли рассказывать ему про «Пуговицы».

– А ты знаешь, что у Нади отец и брат в автокатастрофе погибли?

Он отшатнулся от моего вопроса как от пощечины.

– Знаю.

– А что еще ты знаешь?

– Микки! – Он многозначительно помолчал. – У нас с тобой, кроме Нади, есть темы для разговоров?

– Наверное, есть. Должны быть. – Я принялась судорожно подыскивать тему, но мысли рассыпались, как кубики в руках ребенка.

– Ладно. Давай я попробую. – Томаш усадил меня за стол, поменял местами нож и вилку, выложил кусок пиццы на мою тарелку и сел напротив. – Я собираюсь поступать в строительный. На гражданское строительство. А ты?

– А я раздолбайка и никуда поступать не хочу. Пойду работать. У меня в ТЦ много знакомых, попрошусь продавцом, ну, или в парикмахерский салон администратором, или в фитнес. Мне деньги нужны.

– Точно, – спохватился он и, вытащив из кармана рубашки тридцать тысяч пятерками, положил рядом с моей тарелкой. – Я же обещал.

– Не нужно. Я у Бэзила не взяла и у тебя тоже не возьму. А вдруг не смогу отдать? Как потом расплачиваться?

Несколько секунд мы пристально, будто играя в гляделки, смотрели друг другу в глаза, но даже его неуютный взгляд не смог сломить мою решимость. Потом Слава понимающе усмехнулся:

– Справедливо. За что боролись, на то и напоролись. Но это же на лечение. Если тебе будет проще взять у Васи, бери. Я не обижусь.

– Мне никак не проще. – Позабыв о том, что достала приборы и хотела, чтобы все было похоже на нормальный ужин, я взяла кусок пиццы рукой.

Томаш сидел с пустой тарелкой и по-прежнему смотрел на меня. Трудно было поверить, что у нас настоящее свидание. Вспомнились Лизины слова про сюр. Очень к месту именно сейчас. До этого момента все шло как-то само собой, спонтанно, непредсказуемо, страстно, но вместе с тем легко.

– Почему ты не ешь?

– Я на пиццу уже смотреть не могу.

– Прости, я не подумала. Хочешь, макароны сварю?

– Ничего. Я все равно не есть пришел.

Снова повисла волнительная пауза.

– Как дела у Даши?

– Счастлива, что нам не пришлось никуда переезжать и менять школу. Ей здесь нравится.

– Она так тебя любит. Просто удивительно. Все мои знакомые вечно воюют со своими младшими, а у вас идиллия.

– Конечно, у нее ведь нет никого, кроме меня, а у меня – кроме нее. Тут не повоюешь. Да и делить нам нечего. Она же маленькая девочка, а я… Я старше ее на девять лет.

– Этот ее отец, что с ним не так?

Томаш задумчиво покрутил в руках вилку.

– Только то, что он хочет забрать Дашу себе. У нас с ним не особо дружеские отношения, но раз в месяц я отправляю ее на встречи с ним, и для меня это самые ужасные дни в году. Только и делаю, что гадаю: вернется она или нет? Но пока он не знает, что случилось с мамой, все проходит спокойно.

– А что с ней случилось?

– Утонула, – сказал он тихо.

– Ничего себе! Как же это произошло?

– Ушла купаться и утонула, – чувствовалось, что он говорит через силу. Густые ресницы были опущены, брови нахмурены. – Было лето, очень рано. Часов пять или шесть. На озере в это время никого не бывает.

– Но с чего ты взял, что она утонула?

Мне самой не нравилось, когда кто-то лез в мое прошлое с расспросами, но сдерживаться никак не получалось. Любопытство неслось впереди совести и всех правил приличия.

– Она записку оставила, что сама так решила.

Слова давались ему с трудом, и он по-прежнему смотрел только на вилку. Похоже, говорить об этом ему доводилось нечасто.

– Типа утопилась?

Он коротко кивнул.

– Понятно. – Я забрала у него вилку и накрыла его руку ладонью. – Сочувствую.

В ту же секунду Слава с благодарностью вскинул глаза:

– Мама на таблетках сидела. Из-за депрессии. Творческой. В молодости она была перспективной художницей. Ей устраивали выставки в Кёльне, Будапеште, да много где, и она по всем странам ездила со мной «под мышкой». Она была очень общительная, энергичная и жизнерадостная, пока с Марком не познакомилась. Дашиным отцом.

Несмотря на ровный тон, в каждой его фразе слышалась горечь.

– А твой отец где?

– Он умер, когда мне еще года не исполнилось. От передоза. Тоже художником был. Искал новые грани восприятия. Но они с мамой женаты не были, она его бросила еще до моего рождения.

– И как же вы с Дашей без мамы? Без родителей? Я имею в виду вообще без старших…

Совсем позабыв о том, что это ужин и что нужно есть, я вся горела от напряженного внимания.

– Деньги у нас всегда были. Дашин отец на карту перечисляет. А все остальное я и сам могу. Просто то, что тайком, очень мешает.

Сказав самое главное, на остальные вопросы он отвечал более охотно.

– А разве нельзя все оформить так, чтобы Даша с тобой официально осталась?

– Только через суд, лишив ее отца родительских прав. А это невозможно. Он богатый, обеспеченный, любит ее и всегда заботился о ней. Она его единственный ребенок. Хотя он трижды был женат. И всегда был женат. Но не на маме.

– Ну а если Даша скажет на суде, что хочет быть с тобой? Ее должны оставить. Меня в детстве затаскали по судам, требуя выбрать, с кем я хочу быть.