И снова наступила смертельная тишина.
— В общем, так, — продолжила она, — с Ликой я все улажу сама — заберу ее с вокзала домой, когда она вернется… И… и больше никогда не появляйтесь у нас.
— Да… Понимаю… — Я не узнал собственного голоса, таким он был хриплым. — Хорошо. Да. Конечно.
Она уже стояла в прихожей и нервно дергала дверь, пытаясь справиться с замком, когда я вышел из ступора и почти преградил ей дорогу:
— Ты не поняла! Я не знал, что Лика — твоя дочь! Не знал. Не интересовался. Я пошел за ней только потому, что увидел вас вместе. И… и я люблю ее, как все, что связано с тобой!
— Подумать только, какие страсти! — Губы ее задрожали, будто бы она хотела сказать совсем другое. Потом она резко повернулась, так резко, что из прически выпали шпильки и волосы мягко полоснули меня по щеке (мы стояли слишком близко). — Я не могу даже слышать о любви! — Лизино лицо исказилось, мне показалось, что она вот-вот расплачется. — Но это — не твое дело!..Все — я ухожу!
— Лиза, — я осмелился снова произнести ее имя, — я больше не нарушу твой покой. Все будет так, как ты хочешь. Но умоляю, скажи: при
Во время паузы, которая снова повисла между нами, можно было бы умереть и родиться заново. Выражение ее лица вдруг смягчилось, я вспомнил этот взгляд — так же она посмотрела на меня в ТОМ сарае.
— Какой же ты дурачок! Неужели есть еще такие в нашем мире? Знаешь, я тебе даже завидую. И… И я тебе благодарна. Но мне давно не двадцать пять… или сколько там тогда мне было. Так что не о чем говорить. Бред какой-то…
— И все же?.. — Мне было крайне необходимо услышать ответ. — Я ведь теряю тебя навсегда…
— Может быть. Наверное. Не знаю…
Она рванула дверь и выскочила на лестничную площадку. Я побежал за ней, хотел проводить. Но Лиза быстро остановила первую попавшуюся машину и уехала.
А я пошел бродить по городу. Мне нужно было намотать несколько километров, иначе я бы не успокоился.
…Вернулся домой в невменяемом состоянии, прошел в спальню и рухнул на кровать в обуви и куртке.
Среди ночи мне показалось, что на меня наползает огромное черное чудовище. Приоткрыв глаза, я увидел странную вещь — в углу комнаты стоял… шкаф. Тот самый, «многоуважаемый», с резными шишечками. Я решил, что у меня началась «белая горячка», вскочил с кровати, включил свет. Видение не исчезло — стало еще более реальным. Этого еще не хватало! Откуда он здесь? Когда появился? Я не мог ломать себе над этим и без того раскалывающуюся голову. Может, его заказала Лика?.. Но — когда она успела? И зачем этот шкаф теперь? И зачем вообще — все?..
Часть третья
…Я сижу на Арбате в небольшом, но дико дорогом кафе, где, кроме меня, никого нет. Я пытаюсь полюбить Moscow, и у меня ничего не выходит. Про себя цитирую Сорокина, у которого прочел, что Москва — это огромная баба, которая разлеглась среди холмов, ее эрогенные зоны разбросаны далеко друг от друга, и нащупать их практически невозможно. Поэтому — невозможно полюбить с первого взгляда, проще возненавидеть. Девка Moscow грязна, зловонна. Восхищаться «душком» — признак гурманства.
У меня три синяка на пол-лица — один на скуле и два почти одинаковых — под глазами, эдакие бледно-голубые «очки», которые (знаю по собственному опыту) вскоре позеленеют, а потом пожелтеют. Длинная история, история не одной недели. Словом, лицо в жутком несоответствии с костюмом и галстуком, а также бокалом кампари передо мной. Официантки, которым совершенно нечего делать, шушукаются по этому поводу, усевшись за барной стойкой.
Я не был здесь лет двадцать — двадцать пять. Сюда, как и прежде, стекался сомнительного вида народ из самых разнообразных стран, превращая город в базар-вокзал в надежде стать иголкой в стогу сена. Но, как показывали мои наблюдения, количество «иголок» давно уже превысило сам «стог». С утра пораньше, едва устроившись в гостинице, я обошел много злачных мест, вокзалы, окраины. В этом не было никакого смысла, но сидеть сложа руки я не мог!
В последней «инстанции» — бункере радикальной партии — я и заработал эту мозаичную роспись на лице. Пошел туда лишь потому, что один из приятелей сообщил, будто там, в полуподвальном помещении, обитают сотни молодых бродяг, разного калибра и вероисповедания, особенно много разных «творческих личностей», среди которых есть и представители нашего Института искусств. Забежав туда по своим журналистским делам, он увидел парня, якобы участвовавшего в биенале пятилетней давности. Тот уже не первый год путешествовал по просторам вселенной и уверил, что пару лет назад видел здесь рыжую девушку-землячку. Перед тем как мне начистили фейс, я успел выяснить, что «рыжая девушка» приехала из Латвии и была законченной наркоманкой.