Пугачев

После этого штурма и осаждавшие, и осажденные на время прекратили активные боевые действия. Наступившие сильные морозы заставили Пугачева с войском перебраться из лагеря, находившегося между Бердской слободой и Маячной горой, в саму слободу в семи верстах от Оренбурга, которая до конца марта 1774 года стала своеобразной повстанческой столицей. Там «Петр Федорович» с комфортом устроился в теплом доме — не то что прежде. До переселения в Берду самозванец жил в походных условиях, ночевал или в палатке, или в кибитке, захваченной на хуторе советника Мясоедова. Как вспоминал писарь Полуворотов, побывавший в то время в плену у самозванца, в кибитку эту никто не имел права входить, кроме двух казаков (одним из них был Чика) и вдовы майора Харлова — той самой, которую Пугачев захватил в Татищевой крепости и сделал своей любовницей. Когда мнимый царь выходил из кибитки, то ему ставили кресло, сидя на котором он выслушивал и вершил «всякие дела». Приходившие к самозванцу люди кланялись ему в землю и целовали руку, а называли его «ваше величество», а порой просто «батюшка». Причем почтение это было вполне искренним, поскольку, по словам того же Полуворотова, повстанцы заочно продолжали почтительно величать своего предводителя «отцом».

Что же касается самих бунтовщиков, то до переезда в Берду они располагались в шалашах и балаганах, покрытых «для тепла» сеном, а также в землянках; лишь небольшая их часть разместилась по домам и сараям, когда 18 октября пугачевцы перешли в новый лагерь между Бердской слободой и Маячной горой. Однако обилие съестного и хмельного, как думается, вполне компенсировало все эти неудобства. Провиант в пугачевское войско свозили «из тех мест, коими он (самозванец. — Е. Т.) завладел». И, как отмечал очевидец, «скотины ж, отогнанной из разных мест, весьма у него много». Если же кому-то и этого не хватало, то он мог потребное прикупить себе, потому что в пугачевском лагере была разрешена торговля.

Разумеется, и в это время Пугачев делал всё возможное, дабы походить на взаправдашнего императора, а потому решил учредить гвардию, командиром которой стал Тимофей Мясников. С этой же целью и, видимо, примерно в это же время самозванец приказал некоторым своим приближенным взять фамилии виднейших екатерининских сановников: Чика стал Чернышевым, Чумаков — Орловым, а Шигаев — Воронцовым (в дальнейшем из всех этих новых фамилий прижилась только фамилия Чернышев). Думается, излишне пояснять, что «екатерининские орлы» и гвардейцы из яицких казаков, одетые в казачьи кафтаны, мало напоминали свои петербургские прототипы. Впрочем, это относилось и к самому «императору», носившему казачью шапку, плисовую малиновую шубу «да и шаровары такие ж».

Однако даже со стороны тех, кто понимал, что это маскарад, Пугачеву ничего не угрожало — до тех пор, пока ему улыбалась удача. Правда, самозванец, по всей видимости, понимал, что в любой момент она могла от него отвернуться. Поговаривали, что он выбрал 30 «самых лучших и резвых» лошадей, которых всегда содержал «на хорошем корму у себя», видимо, чтобы при необходимости ускакать со своим окружением от преследователей[318].