Пугачев

Что же касается самого Емельяна, то он в тот раз под арестом пробыл недолго. «В станишной избе держался он только две ночи, а в третью ночь… оттуда бежал». Он несколько дней скрывался «в камышах в болоте». Однако «как есть ему было нечево», да и время было холодное (дело происходило в ноябре или декабре 1771 года), он решился вернуться домой. Пугачев резонно рассудил, что там станичные власти искать его не станут, «потому что не могли старшины думать, чтоб, наделав столько побегов, осмелился жить в доме своем»[85].

У «сказочных» казаков

«В доме своем» Емельян прожил почти весь Филиппов (Рождественский) пост. Однако ближе к Рождеству (которое по старому стилю отмечается 25 декабря) засобирался в путь. «Приказав жене» приготовить на дорогу «харчю», он сообщил ей, что «поедит на Терек, и кали ево тамо примут, то он и за нею приедит»[86]. Пугачев и впрямь отправился на Терек и в отличие от сестры и зятя добрался до тамошних казаков.

Интересно, что на допросах осенью—зимой 1774 года самозванец так ничего и не сказал о своем пребывании на Тереке (об этом периоде его жизни мы знаем по другим источникам). На большом московском допросе в ноябре 1774 года он сообщил, что действительно поехал на Терек, но из-за болезни, а также потому, что «стоскнулось ему по жене и детях», решил вернуться домой. При этом, правда, Пугачев поведал довольно-таки фантастическую историю, как по пути встретились ему некие беглые люди «из Сибири» (их имен он, разумеется, не знал, хотя провел с ними более двух недель), показавшие ему лисью нору, в которой находилось «множество» золота[87]. Судя по всему, следователи не поверили сообщению о кладе, поскольку не предприняли ни малейшей попытки для его проверки. Да и сам Пугачев, кажется, не собирался настаивать на достоверности своего рассказа. Вполне понятно, зачем была нужна эта выдумка: поездка за «золотом» могла как минимум продлить его жизнь, а в лучшем случае дать еще одну возможность бежать. Не случайно он приписывал своим знакомым слова: «…здесь етово сокровища множество, да жаль-де, что всемилостивейшая государыня етово не знает»[88], — то есть подчеркивал государственную значимость клада. Повторимся: если сама эта выдумка понятна, то причина, по которой Пугачеву, виновному перед властями в стольких преступлениях, понадобилось скрывать свое пребывание на Тереке, остается загадкой.

В терской станице Ищорской Пугачев объявился в первой половине января 1772 года, а оттуда поехал в станицу Дубовскую к атаману Терского казачьего войска Павлу Татаринцеву, которому заявил, что на Терек прибыл еще в прошлом 1771 году с Дона вместе со «сказочными казаками»[89] и хочет быть записан в Терское Семейное войско[90]. Просьба Пугачева была удовлетворена[91]. Причем, как явствует из документов, Емельян собирался жить на Тереке с женой, правда, назвал ее не Софьей Дмитриевной, а Прасковьей Фоминичной[92]. Не исключено, конечно, что Пугачев за такое короткое время успел подыскать себе на Тереке новую подругу. Однако более вероятным представляется, что по каким-то причинам он решил ввести в заблуждение казачьи власти, а потому переименовал свою Софью в Прасковью.

Во время недолгого пребывания на Тереке Пугачев успел пожить в трех станицах. Поначалу он был записан в Каргалин-скую, потом определен в Дубовскую, откуда, наконец, с разрешения властей направился в Ищорскую. «Сказочные» казаки этой и некоторых других станиц были недовольны тем, что получали меньшее жалованье, чем коренные терцы. Прибыв в Ищорскую, Емельян принялся обсуждать проблемы новоселов, причем говорил, по всей видимости, настолько ярко и убедительно, что казаки трех станиц — Галюкаевской, Ищорской и Наурской — избрали его, человека на Тереке нового, своим войсковым атаманом и «просили его, Пугачева, чтобы он взял на себя ходатайство за них о испрошении им в Государственной Военной коллегии к произвождению денежна-го жалованья и провианта против Терскаго Семейнаго войска казаков»[93].

Получив на дорогу от казаков «двадцать рублев денег», Пугачев отправился в Петербург. Но до столицы он так и не добрался — 8 февраля 1772 года, при выезде из Моздока, «за рогаткою»[94], был схвачен местными казаками и «отдан под караул». Однако уже в ночь на 14 февраля арестант, отпросившись «для натуральной нужды на двор», в очередной раз бежал, да не один, а вместе с охранявшим его солдатом Венедиктом Лаптевым[95].

Скитания мнимые и настоящие

Куда подевался Лаптев, неизвестно, а вот Пугачев опять вернулся на родину, в Зимовейскую. Софья, встретив мужа, отвела детей к жене его старшего брата Дементия, который в это время был на войне, «для тово, чтоб они о приходе ево домой не разболтались». Емельян стал ей рассказывать, что был на Тереке и что тамошние казаки хотят принять его к себе.

— А как у них теперь нет атамана, а я — человек честной, то оне меня и атаманом выберут.

Жена, однако, не поверила Емельяну и только плакала. Он в сердцах присоветовал: