Пугачев

Решение покинуть Берду и двинуться к Яицкому городку через Переволоцкую и Сорочинскую крепости было принято Пугачевым и его приближенными то ли вечером 22 марта, то ли на следующее утро. 23 марта перед выходом из Берды Пугачев приказал Шигаеву, состоявшему «у приходу и росходу денег и всяких вещей главным», раздать «медную казну» — «четыре тысячи рублей». Кроме того, приступили к ликвидации запасов вина, «которого было более сорока бочек». Не успел Шигаев раздать и половины денег, когда «выкачены были с вином бочки», к которым тут же пытались прильнуть пугачевцы «и подняли великий крик». Самозванец, испугавшись, что Голицын застигнет «их в таком беспорядке», приказал выбить «из бочек дны» и «с крайним поспешением выходить всем в поход». Чтобы идти налегке, пугачевское войско взяло с собой только десять пушек, а остальную артиллерию, снаряды и провиант оставили «на Берде»[529].

По некоторым данным, именно в то время, когда пугачевское войско собралось выходить из Берды, самозванцу принесли неприятную весть, что Григорий Бородин, служивший у него с 18 сентября 1773 года, бежал в Оренбург. Видимо, Пугачев особенно ценил его, раз взял его с собой при бегстве из-под Татищевой. Бородина попытались поймать, небезуспешно. Впрочем, Григорий был не первым, кто в тот день переметнулся на сторону правительства. Поутру в Оренбург бежал сотник Михаил Логинов с четырьмя яицкими казаками. Там он объявил, что послан Шигаевым, который якобы встал во главе заговорщиков, намеревавшихся связать Пугачева и передать властям[530].

Интересно, что Бородин в Оренбурге тоже заявил, что был послан туда Шигаевым и Чумаковым. Однако, скорее всего, никакого антипугачевского заговора не существовало, а значит, и посланцев в Оренбург никто не отправлял. Ни Чумаков, ни Ши-гаев на следствии о своем участии в заговоре не сообщили, хотя оно выставляло бы их перед властями в лучшем свете. Напротив, Шигаев говорил, что отверг предложение Бородина связать самозванца. Из показаний Шигаева и других источников известно, что именно Бородин подбивал на это других бунтовщиков. Правда, никто не поддался на его уговоры, но не нашлось и желающих схватить Бородина и выдать его самозванцу. Таким образом, некоторые колебания у повстанцев всё же имелись[531].

Но почему бунтовщики не решились схватить Пугачева? Вероятно, они не очень верили в успех и надеялись, что кто-то сделает это вместо них; по крайней мере, такое впечатление создается после чтения показаний Максима Шигаева, поведавшего о своем разговоре с Григорием Бородиным, состоявшемся 23 марта неподалеку от Берды:

— Что, брат Максим? Нам теперь вить не устоять. Не лутче ли нам связать его (Пугачева. — Е. Т.) и отвести в Оренбург?

— Как нам это одним делать можно? Хорошо, естьли бы много нас согласилось!

— Я уже о этом человекам четырем говорил, и они на то согласны.

— Так поезжай же ты, брат, назад и уговаривай других.

Бородин и впрямь поехал в Берду, а вернувшись, сказал единомышленнику, что многих уже подговорил и теперь собирается ехать в Оренбург оповестить власти о заговоре, причем звал его с собой. Однако Шигаев отказался, сославшись на то, что у него, в отличие от Григория, в Оренбурге родственников нет и заступиться за него некому.

— Я уже поеду назад в Берду, — сказал он напоследок, — и, естли свяжут самозванца, так буду ожидать с прочими резолюции[532].

Бородин благополучно добрался до Оренбурга, где был посажен в тюремный острог. Там он находился больше двух месяцев, после чего решением Оренбургской секретной комиссии был освобожден, однако наслаждался свободой недолго — осенью умер в Яицком городке[533].

Разумеется, известие об уходе Бородина встревожило самозванца. Поэтому, как показывал на следствии Хлопуша, Пугачев «велел расставить караулы», с помощью которых удалось предотвратить массовое бегство, переколов множество народа (речь, по всей видимости, шла не о мужиках, которые были отпущены на все четыре стороны, а об «утеклецах» из боеспособного войска). Только такими жестокими мерами он мог восстановить порядок в своем войске. Там же, где он не мог этого сделать, люди, еще вчера радушно принимавшие «Петра Федоровича», порой переходили на сторону правительства и выдавали повстанческих вожаков. Именно так произошло в Каргале, где местными татарами был схвачен, а затем выдан властям Хлопуша. 23 марта перед уходом войска из Берды тот получил у Пугачева разрешение «проводить» жену и сына в Сакмарский городок и по дороге заехал в злополучную слободу. Кроме того, тамошние татары схватили и посадили в погреба под караул 38 земляков-пугачевцев, в том числе полковника Мусу Улеева. Впрочем, и сам Улеев, если верить показаниям Хлопуши, заколебался, узнав о поражении самозванца. Когда Хлопуша незадолго до ареста осведомился, не собирается ли полковник присоединиться к пугачевскому войску, тот ответил:

— Видишь, брат, дело наше худо, и ты убирайся куда глаза глядят, и я своего полку не пустил ни одного татарина, и все они дома.