Пугачев-победитель

Москва все еще не успокаивалась, и почти каждый день вспыхивали беспорядки. Чернь, почувствовав слабость власти и собственную безнаказанность, продолжала бесчинствовать. Почти все казенные склады продовольствия, амуниция и боевых припасов были разграблены. Мало уцелело и домов новой, пугачевской знати. С таким трудом сбитые Минеевым молодые полки пехоты и регулярной кавалерии уцелели, но растаяли наполовину, потому что множество солдат разбежалось. Ходил слух, что иные, боясь наказания и не веря дарованному «анпиратором» прощению и забвению прегрешений, направились на север к засевшим в Питере царицыным генералам. Другие сбежали к Полуботку или забились в разные трущобы. Весть о московском погроме расплывалась по владениям «анпиратора», как волны от брошенного в пруд камня: камень уж потонул, а круги бегут, бегут... В то время, когда в Москве уже будто бы восстановилось спокойствие, беспорядки продолжали вспыхивать в разных городах и селах, все дальше и дальше от первопрестольной. В Рязани население, выведенное из терпения поборами новых властей, убило воеводу и всех новых чиновников и выгнало из города небольшой гарнизон, причем были перебиты все инородцы. Во Владимире во время начавшихся беспорядков появилась таинственная «инокиня Мария», дававшая понять, что она — бывшая императрица Екатерина, и несколько дней город был под властью ее приверженцев, пока «инокиню» не застрелил прятавшийся среди жителей местный пугачевский воевода Сибиряков. В Тулу и в Курск весть о московских событиях пришла в виде сообщения, что «анпиратор» убит восставшими солдатами, которые будто бы посадили на его место какого-то атамана Златопера. Туляки ограничились длившимся три или четыре дня грабежом казенных и демидовских оружейных заводов и винных складов, а куряне объявили себя независимыми от Москвы и во главе управления поставили почему-то местного протодьякона с кругом из двенадцати выборных старшин.

Когда Москву можно было считать уже утихомирившейся, пришлось восстанавливать нарушенный порядок в других городах. По настоянию москвичей всюду были разосланы гонцы с оповещением, что «его пресветлое величество» порешил созвать Великий Земский Собор и что все должны заняться избранием и присылкой в Москву к Пасхе своих представителей. В грамотах, содержавших наставление, как производить выборы, оказалось много неясностей, да и самим грамотам темный люд верил плохо, опасаясь какого-нибудь подвоха. Кое-где сейчас же приступили к выборам, и из-за этого пошли побоища.

Вести о происшедшем в Москве достигли Петербурга, Киева, Астрахани, буйного Яика, Архангельска, понеслись в Сибирь, через польскую границу, вызывая везде вполне понятное внимание. Первым на события отозвался Полуботок: его гайдамаки и сердюки коварно напали на содержавшиеся по договору в главных городах Малой России московские гарнизоны, пытаясь уничтожить их. Небольшой пехотный гарнизон в Белой Церкви был взят измором и капитулировал, выговорив себе право свободно уйти в московские пределы. Но вслед за сдачей оружия пришедшие в Белую Церковь красножупанные гайдамаки вырезали всех москалей. В Киеве несколько дней шли схватки, но тамошнему гарнизону удалось разгромить набросившихся на него сердюков и удержать город в своих руках.

Отовсюду в Москву неслись гонцы от местных властей то с просьбой о присылке подкреплений, то с требованием указаний, то с мольбой о снабжении оружием и боевыми припасами или о присылке денег. Положение все запутывалось и на улучшение надежд было мало. Сознавал это и сам «анпиратор», но следуя примеру утопающего, который хватается за соломинку, он ухватился за надежду разрешить все затруднения при помощи двух с половиной или трех миллионов рублей серебром и золотом, шедших караваном из Екатеринбурга с тамошнего монетного двора.

— С деньгами все достать можно будет! — твердил он. — А чуть Чусовая, да Кама, да Белая тронутся, понавезут в Москву с уральских заводов демидовских да строгановских серебра в чушках да меди столько, что я все московские улицы медью вымощу, а крыши их серебром покрою!

Но караван из Екатеринбурга запаздывал и запаздывал, а в Москве с каждым днем все острее сказывался недостаток в монете. Уж не говоря о золоте и серебре, которых давно никто не видал, из обращения с непостижимой быстротой стала исчезать и медь.

Москва опять заволновалась, угрожающе заворчала. В воздухе снова запахло беспорядками.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ