Пугачев Победитель

Левонтьевой Машке Карл Иваныч, наоборот, предсказал самую счастливую участь: приедет из-за моря не то какой-то королевич, не то богатый купеческий сын и женится на ней, и будет она сладко есть и сладко пить, и будет в золоте ходить.

Восьмилетней Машке это предсказание очень поправилось, и она, жеманясь, стала упрашивать Карла Иваныча «нагадать» и Никешке. Карл Иваныч согласился на это и после внимательного исследования покрытой коростой руки Никешки многозначительно предупредил Никешку, что только чудом гму удастся спастись от злой участи: злобится на него не то домовой, не то водяной. Ежели не поостережется, то отступится от него, Никешки, его светлый ангел, который только и спасает его от иогибели, и тогда — пиши пропало. И Никешка присмирел.

И с твоей родней плохо дело! — продолжал запугивать его Карл Иваныч.— Твоя сестра Грушка?

Моя! — признался испуганно Никешка.

Ай, плохо! Ай как плохо! — завздыхал Карл Иваныч,;—Есть у нее вороги лютые. Бедная ее душенька.

Никешка кубарем скатился с вышки и побегал галопом на село. Машка последовала за ним. Сторожить «рештантов» остались другие ребятишки, которые уже не смели подвергать никого истязаниям.

Теперь пленные могли, по крайней мере, свободно ходить в пределах вышки. Их добровольная стража не позволяла им только сойти с вышки.

Плохи наши дела! — шептал Анемподист.— Такая завируха поднялась.»

Совсем народ с ума спятил!—откликнулся Антон.— Жили себе, жили, много не тужили, а тут на, вон, поди, какое затеяли!

Ас чего завелось, никак не поймешь! — тоскливо отозвался Анемподист.— Господа бают, беспременно езовиты да поляки затеяли. Они ядовитые..

Ну, и наши тоже хороши. Воров да душегубов, да конокрадов хоть пруд пруди, хоть гать гати. Опять же, солдатья белого видимо-невидимо набралось. Их, анафем, вешать бы надоть. А приказные за взятки да за посулы поблажки делают.

Был бы на царстве царь крепкий, он бы им показал, где раки, скажем, зимуют...

Дарем земля держится, отцом — семья. Без хозяина весь дом прахом рассыпается.

Карл Иваныч, грустно вздыхая, вымолвил:

Странные люди вы, русские. Нигде таких, как вы, нет,

Неужто нет?—удивился Анемподист.

Нет,—подтвердил немец.— Когда вам кто-либо правду говорит, вы не вериль. А почему? Потому что сами вы никогда правды не говорите, и во всем обман видите. Ну, а как вы правде истинной не верили, то поневоле верили сказкам всяким. И сами вы себя обманывал.

Антон и Анемподист переглянулись и засмеялись.

Хитер, немчура! В самую точку попал!

В одном углу обширного барского двора, хорошо просматриваемом с вышки, поднялась суматоха, послышались пронзительные вопли. Анемподист сказал тревожно:

Дерутся! Аж пыль столбом идет!

Левонтий орет,— подтвердил Антон.—С чего бы это? Ай не поладил с Назаркой?

Горбуна цесаревича Пал Петровича люди девку Левонтьеву, Грушку, на двор предоставили! — сообщил Анемподист.— А родня Левонтия не дает девку, отбивает. Ишь, горло как дерут!

В самом деле посланным на село сторонникам «Пал Петровича» удалось-таки дознаться, где Левонтий на всякий случай запрятал свою шестнадцатилетнюю

дочку, румяную и ясноглазую Грушу. Грушка была из своего убежища вытащена и приведена «пред ясные очи его высочества». Это похищение всполошило всю родню Левонтия и Назарки. За похитителями во двор II налилась целая толпа неистово голосивших баб и крепко ругавшихся мужиков. Безводновцы явно сочувство- нали недовольным, Горбуновы люди огрызались. Мелькали кулаки.

Кто-то вдруг зычным голосом закричал:

Ребята! Наших обижают!

Это послужило сигналом к общей свалке, в которой нее перемешалось. Метавшегося по двору с воплями черноволосого Левонтия кто-то огрел дубиной по руке, и перебитая рука бессильно повисла. Один из шабров Левонтия раскроил топором череп тому из горбуновых иодей, который ударил Левонтия Выскочивший со члобным визгом на крыльцо горбун выпалил в толпу из двух пистолетов, и тогда почти все, пребывавшие на дворе, кинулись в бегство. Толпа повалила по дороге в село. В усадьбе остались только вооруженные | торонники «анпиратора» и спутники «цесаревича». Они заняли два противоположных угла двора и обменивались угрозами. Совершенно пьяный «анпиратор» стоял на крыльце, тупо глядел на опрокинутые столы н скамьи, разбитые горшки, разбросанные куски хлеба и пирогов, разбитые бочонки и бормотал:

Н-ну и д-дела!

В нескольких шагах от крыльца три безводновца дрались с двумя араповцами. Все были пьяны, больше махали кулаками в воздухе, чем дрались по-настоящему.

Голуби! Что ето вы?—скорбно изумился «анпиратор».— Все было по-хорошему, по-благородному и вдруг...

Завздыхал:

Ах, нехорошо! Право слово, совсем нехорошо! Праздник себе устроили, по-христианскому, по-православному, водочки выпили... А потом — на поди!

Один из безводновцев, получив случайный удар коленом в брюхо, свалился, как сноп, и завыл истошным голосом. Свой же, другой безводновец, не разбирая с пьяных глаз, насел на поверженного и принялся рвать ему бороду.

Чтой-то, голуби! — ахал «анпиратор» — Ну, дал ему по морде, ну, саданул под микитки. А волосье драть уж не полагается..

Рассердился и прикрикнул: