Пугачев Победитель

Забирая этот исторический документ, Мышкин спросил:

А что «сам» сказал, прикладывая печать?

Хлопуша насмешливо прогундосил:

Теперя на все... наплевать!

Когда зал заседаний опустел, канцлер подозвал к столу угрюмо шатавшегося из угла в угол Хлопушу и глухим голосом спросил:

Ну, а новости-то ты знаешь ли?

Слышал! Гришку Орлова сенаторы в какие-то дехтатуры выбрали в Питере. Ну, это ни к чему!

Знаешь, да не все! Во-первых, вовсе не сенаторы его выбрали, а он сам себя выбрал! Прижал сенаторов и... Словом, теперь в Питере с болтовней покончено. Я Орлова знаю. Да не в нем одном сила! А суть-то в том,

что за ним пошла вся уцелевшая императорская гвардия. Присягу приняла гвардия.

А пущай их! Много-ль набежит?

Не знаю! Во всяком случае, столько, что ежели Орлов поведет своих солдат на Москву, нам будет плохо.

Хлопуша что-то невнятно проворчал.

Это еще не все,— продолжал ровным голосом канцлер.— Из Уфы что тебе пишут?

Из Уфы? Из Уфы вчера от Мельникова доклад (щл: Михельсонов, мол, из Перми ушел на Вятку! Туды ему и дорога! Струсил, немец!

Не очень струсил! — сухо улыбнулся Мышкин.— Ну, из Перми-то он, правда, вышел. Только не на Пятку...

А куда же? — затревожился Хлопуша.— Нюжли...

Покуда вы тут галдели, мне из канцелярии Принесли цидулку: гонцы пришли из Уфы. Наш «золотой обоз» — ау!

1 — Что? Что такое? — вскочил Хлопуша, сидевший, р.пвалясь, в анпираторском кресле.

Весь обоз попал в руки михельсоновскому полковнику Обернибесову. В Уфе боятся: очень похоже, •I го Михельсон и Уфу заберет. Наши уже оттуда улепетывают. Связи с Сибирью прерваны. Пятый день почта наша не приходит, а слух идет, что Голицин из < )ронбурга выскочил...

Да что же это такое? — заметался испуганно Хлопуша.— Нам без открытой дороги на Сибирь— иаюк!

Подожди! Это не все! Самое главное я на закуску припас!

Мышкин подошел к Хлопуше, в первый раз в жизни положил ему белую холеную руку на плечо и четко

мы говорил:

А Екатерина-то и взаправду воскресла! Слышишь? Воскресла! И находится среди верных людей. V нее есть уже целая армия. Да КЕКЯЛ армия! Не из т.иной сволоты и не из башкирят да киргизов. Импе-

456

457

раторская армия! Слышишь? И ведут эту армию но «ахвицеры» из голытьбы, из рвани кабацкой и не генералы из колодников острожных да каторжников сибирских, а генералы настоящие. Понял?

Голос Мышкина был так серьезен, что несмотря на почти полную невозможность принять на веру сообщаемое, Хлопуша ни на минуту, ни на миг не усомнился. Он не понял, а скорее почуял, что это правда, страшная правда.

Та-ак! — растерянно прошептал он, гундося.— Ну, как же теперя? Мы-то как? Что, говорю, нам теперя делать?

Складывая бумаги в свою кожаную сумку, Мыш- кин после некоторого молчания ответил насмешливо:

Музыкантам пора складывать свои дудки, заби рать шапки и... навостривать лыжи.

Нюжли... уходить?

Уходить? Не-ет! Не уходить, а убегать, сиятельный граф!

Ай надумал бежать куда? Поймают!

Мышкин показал Хлопуше массивный перстень

с отливавшим в красное плоским камнем.

Видишь? Ну вот... Когда понадобится, я сковырну этот камень да и загляну внутрь-

Ну? — полюбопытствовал Хлопуша, пугливо посматривая на таинственный перстень.

А лежит под камешком лепешечка. А имя ей смерть!

Яд, значит? — догадался Хлопуша.— Та-ак! Ну, а мне себя убивать неохота! Что такое? С какой стати?

Правильно! — насмешливо одобрил Мышкин.— В самом деле, с какой стати тебе травиться или вешаться, когда и так о твоей смерти Ванька-кат позаботится в свое время!

Он взял сумку подмышку и спокойным, размеренным шагом направился к своим апартаментам.

Стой, стой, князь! — задержал его встревоженный Хлопуша.—Ты пока что не разглашай всего!

Чего это? — спросил Мышкин.

Ну, и насчет обоза, и насчет Сибири, и насчет того™ того самого». Ну, что, значит, царица-то вынырнула где-то.

Мышкин пожал плечами.

Я разглашать не стану,—сказал он.— Не мое дело болтать. Я вот и тут ничего никому не сказал, кроме тебя. Думал «самому« только доложить, да._

Он, пес, все одно ничего сейчас не поймет!— длобно прогундосил Хлопуша.— Едва отсюда выскочил, сейчас же два стакана водки заглотнул да к Таньке. Кобель проклятый!

Выражайся почтительнее о твоем законном императоре и помазаннике!

Хлопуша вскипел:

Анпиратор? Сукин сын он, сволочь, а не анпиратор! Помазанник? Только его, пса шелудивого, и мазали, что благословенным кулаком по окаянному рылу за пьянство да воровство! С роду был в Емельках да на старости лет в Петры выскочил! Много теперь таких- го гуляет! Их всех, как собак, и не перевешаешь! По нонешним временам я и сам мог бы в Петры Федорычи выскочить, кабы у меня нос был правильный! Еще каким бы анпиратором оказался! Ого!

Поздно! Бал кончен,— как бы про себя вымол- пил Мышкин.— А шила в мешке не утаишь. Из Уфы шоди бегут во все стороны, разносят весть. Я и то дивлюсь, как Москва еще не трезвонит. Да и то, другое.» про императрицу не я один знаю. Завтра или послезавтра все заговорят...

Н-ну, быть завирухе! — раздраженно пробормотал Хлопуша. Он принялся чесать пятерней затылок с таким ожесточением, что, казалось, собирался содрать с него всю кожу.