Пугачев Победитель

Да вставай, Иваныч, тебе говорят!—теребил его Прокопий за плечо —Слышь ты? В Москве бунт! Наших бьют!

Словно пружина подкинула Пугачева. Он вскочил и спустил голые волосатые ноги на лежащую у кровати шкуру медведя.

Ась? Кого бьют? Кто бьет? За что?—забормотал он.— Енаралы, что ли, подступили? Аль поляки?

Москвичи, Иваныч! Москва поднялась! Режут!

Тут только он спохватился, что трижды назвал

«анпиратора» Иванычем, как звал раньше, задолго до принятия Пугачевым имени «Петра Федоровича». И вспомнил, как после взятия Казани тот же «Петр Федорович» однажды за «Иваныча» чуть не зарезал Юшку.

Охвативший Прокопия страх передался и самому «анпиратору». Он заметался, бормоча:

Бежать надоть! Кони готовы? Скорей! Хлопка! А игде енарал Минеев?

На какого шута Минеев тебе еще понадобился? — глухим голосом отозвался Хлопуша.— Нету его!

Как нету?—изумился и испугался «анпиратор».

Помер он! Скоропостижно помер Минеев-енарал! — зачастил Прокопий.

Пугачев обвел обоих полным злою тревогой взором Увидел на лице Юшки растерянное и вместе мститель- j ное выражение. Мгновенно сообразил.

Убили, душегубы?

Ну, и убили! Велика важность! — сердито ответил Хлопуша. — Он против твоей жизни замышлял!

Пугачев схватился за голову. Застонал:

А-а-а... А-а-а.. Убили, значит? Как тогда Кар- мицкого? А-а-а... Душегубы! Может, вы и меня выманить да прикончить думаете? Так я вам не дамся! Я..

Будет тебе лотошить!—угрюмо сказал Хлопуша.— Чего выдумывать? Ты нам нужен. А баринок вредный был... Одевался бы ты, величество, что ли! Ехать надо!

Куда? — сразу забыв о гибели Минеева, спросил Пугачев.

Как куда?—удивился Хлопуша.— Известно, в стошку! Слышь ты: сволота московская разгулялась. Твоих же слуг бьет да режет. А Кремль ничего, гарнизон сидит.

— С чего поднялись-то москвичи,— спросил Пугачей торопливо одеваясь.— Какая муха их укусила? 0 чего началось?

Известнее от канцлера нету,— вступил Проко- IIlilt I'олобородько.— Может, другие гонцы принесут, tin дороге встретим. Узнаем, как и что.

Так на Москву ехать? Ах, ты, господи! — взды- Шл встревоженный «анпиратор».— А не махнуть ли Нуди подальше от греха? Я Москву знаю: она лютая. Дура дурой, а станет на дыбы, так с нею не справишь- М Чаломает!

Утекать всегда время будет,— уверенно возрази Хлопуша.— Москву потеряешь — царство поте- ||>н||ць!

.V Пугачева чуть было не вырвалось: «А провались ним, царство!», но он вовремя сдержался, только что-то Нем ко промычал.

Присходительный канцлер пишет,— продолжал лонуша,— что, мол, требовается твое присутствие. ЙНичит, дело не так плохо, еще можно поправить. Лыжи навострить завсегда успеем. Да, ведь, коли НнПегсм, поди, пропадем!

I'Tico терявшийся, но столь же легко и приходя- iKitn н себя Пугачев совсем овладел собой. В нем Проснулся бывалый казак, не раз переживавший вся- HiH'Mir беды и привыкший выкручиваться из самых tpv длительных переделок. Страх ушел, уступив мес- »•• иобо.

Ну, ладно! Поглядим, как и что! — вымолвил он, пепш.шая за красный кушак чеканные двуствольные нигн.и'гы и пристегивая к поясу кривую саблю.—

А кто виноватый, ну... то уж покажу я ему кузькину мать! Лутче б ему и не родиться! И Москву проучим в три кнута! Покажем мякинникам, как ихнего брата лупят!

Полчаса спустя «анпиратор» с ближайшими сановниками покинул Раздольное.

Молодой князь Семен Мышкин-Мышецкий следовал за «анпиратором», но чувствовал себя плохо и думал только о том, как бы не свалиться по дороге. Он чувствовал недомогание еще накануне выезда из Москвы, а в дороге, должно быть, простудился. Теперь у него сильно стучало в висках, горели глаза, лихорадка палила и ломала все тело и в голове мешалось. Одна мысль сверлила, как бурав: «Чего САМ испугался, увидев меня на охоте? За какого «убиенного» и «мертвяка» принял меня? Не за покойного ли брата, кем-то зарезанного на стенном хуторе? Да-да! Я, кстати, и наряжен был так же, как тогда обрядился братец, пускаясь в путь. Но если так, то что это значит? Зачем бы ему пугаться? И почему Юшка Голобородько недавно допытывался: не было ли, мол, у меня брата? Пони маю, братца-то они и зарезали, злодеи. Они, они! Польстились на бывшее в его мошне золото. Но как же теперь быть? Неужто так и оставить? А тут, как на грех, я болен. Огневица, что ли, привязалась? Хоть бы добраться домой да отцу все обсказать. Он решит, что делать... Да жив ли отец еще? Может, москвичи и Кремль взяли, и всех перебили. Может, и нас перебьют, растерзают... Ведь в Москве бунт народный».

Точно, в Москве уже вторые сутки шел и разгорал ся бунт, и начавшееся в столице волнение уже перекидывалось на ближайшие к ней города.

Дело началось с пустяков. Еще со времен Петра I в Москве твердо укоренился обычай устраивать на святки, на масляницу и на Пасху народные гуля