Публичные лекции о гомеопатии

Далее, употребляется, например, такое выражение: «патогенез»; почтенный лектор употребляет выражение: «патогенез лекарственных веществ». Под патогенезом мы разумеем способ происхождения болезней, например, патогенез холеры или тифа, — это я понимаю; но патогенез лекарственных веществ я отказываюсь понимать.

Далее, возьмём 10-й пункт, в конце которого читаем: «…что достигается посредством изучения токсикологии, фармакологии и симптоматологии лекарственных веществ» и т. д. Опять-таки: симптоматология есть наука о симптомах, симптоматология всегда связана с болезнями, так что «симптоматология лекарственных веществ» для меня опять нечто тёмное, что я, как врач, отказываюсь понимать. Этим я закончу свои замечания, так как по существу трудно разбирать вопрос — это вопрос чисто специальный.

Доктор Бразоль: Доктор Тернер отказывается понимать смысл выражений: «патогенез лекарственных веществ» и «симптоматология лекарственных веществ», не приводя никаких доводов, отчего он отказывается их понимать. Я говорю и объясняю в своей беседе, что лекарственные вещества имеют способность вызывать в здоровом человеческом организме всевозможные болезненные явления, и подтверждал свои слова примерами. На основании вышесказанного, лекарственные вещества способны вызывать в организме комплекс болезненных симптомов, субъективных и объективных. Следовательно, если можно говорить о симптоматологии холеры, то можно говорить и о симптоматологии мышьяка, т. е. о совокупности тех симптомов, которые мышьяк вызывает в здоровом организме. Под «патогенезом лекарственных веществ» я разумею совокупность тех болезненных явлений, которые вызываются лекарственным веществом в здоровом организме. Патогенетическое действие я рассматриваю как синоним физиологического действия; физиологическое же действие лекарств представляет те болезненные патологические явления, которые лекарства вызывают в здоровом человеческом организме. Следовательно, если я могу говорить о патогенезе холеры или дизентерии, т. е. о болезнетворном действии, положим, коховской «запятой», то я могу с таким же правом говорить и о патогенезе мышьяка и сулемы, т. е. о тех болезнетворных явлениях, которые эти лекарственные вещества вызывают или производят в здоровом человеческом организме; потому что, повторяю, «патогенетическое» и «физиологическое» действие лекарств суть синонимы[13].

(Рукоплескания).

Г. Гольдштейн: Прежде всего, позволю себе сказать, что меня поражает в этой программе странное сочетание слов, но уже не в смысле чисто лексикологическом, а в чисто логическом. Предупреждаю, что я не врач, не специалист этого дела, и отношусь к нему с точки зрения физики. В науке обыкновенно привыкли употреблять такие термины, как «закон» с большой осторожностью. Слово «закон» предполагает не то, как заявлял лектор, что индуктивный закон предполагает такой вывод, который основан на опытах каких бы то ни было. Когда говорят, например, о законе распространения света, говорят о силе света, что она обратно пропорциональна квадратам расстояния, то говорят кое о чем, что подлежит измерению при помощи приборов вполне точных, каждому доступных и могущих быть в руках каждого человека. Поэтому, закон подобия, как некоторое сопоставление слов, доступное и понятное исключительно известной группе людей, не предрешает вопроса о том, насколько это справедливо. Но закон подобия я, прежде всего с точки зрения строгой науки, отрицаю — такого закона не существует[14].

Затем, я хотел бы спросить у лектора следующее: признается ли современной гомеопатией в целости тот величайший ученый, на которого каждый гомеопат считает необходимым ссылаться с первой строки своего произведения. Этот действительно величайший врач — Самуил Ганеман. Признается ли современной гомеопатией, что те принципы — я не говорю детали — которые были выставлены этим знаменитым врачом в его сочинении «Органон», что эти принципы и в настоящее время остались справедливы? Я просил бы д-ра Бразоля дать на этот вопрос категорический ответ: да или нет?