Пять человек во главе с горячим Василием Ливановым решили организовать профсоюз.
И что? И слава богу!
По Конституции Российской Федерации несколько человек могут объединиться и организовать профсоюз. И никто не смеет им этого запретить. Но это вовсе не значит, что этим пятерым отойдет теперь вся собственность Союза кинематографистов.
Неспособность сделать что-либо самим, вечная тяга к сплетням и симуляция деятельности старым привычным методом – публичным возмущением – вот причина всего этого бреда, в котором мне приходится работать. Причем, по сути, провоцируют все это максимум двадцать человек в четырехтысячном Союзе.
(2004)
Интервьюер:
Я не знаю.
То, что сегодня являет собою Союз, в большей степени это собес, конечно. Это помощь, это похороны, это лекарства, это лечение. Всякое утешение скорби наших товарищей.
Но я думаю, что до тех пор, пока Союз не поднялся на ноги и не вернул себе то, что должно на него работать, скажем, Болшево или Матвеевское, Дом кино, нам будет трудно…
Должен быть создан механизм, который будет работать вне зависимости от того, кто придет руководить Союзом.
Моя мечта – довести до конца то, что мы начали. Как только механизм заработает, мы можем уйти. Если бы не Московский союз, мы закончили бы работу три года назад. А то мы чувствовали себя гребцами, которые гребут по течению, а днище их лодки, как у «Авроры», забетонировано.
А мы гребем!
(2005)
Интервьюер:
Во-первых, все предыдущие годы я выполнял поручения, возложенные на меня предыдущим Съездом.
Была создана Национальная академия кинематографических наук и искусств России, и в 2004 году она получила международное признание – была принята ассоциативным членом в Европейскую киноакадемию.
Кроме того, мне поручили вести нелегкую борьбу за возвращение Союзу кинематографистов московского Киноцентра. И до сегодняшнего дня никто не верил в то, что мы этого добьемся…
Что бы там ни говорили, ведь именно ложь суетлива и криклива. Есть потрясающе умная мысль: «Публичное выступление придает разумности любому дураку». И на прошедшем съезде кинематографистов люди приличные и совестливые молчали. А «заинтересованные» – их ведь всего человек тридцать – мутили воду. И им сейчас абсолютно не важно, кто придет; им важно, чтобы нас, моей команды, не было.
(2005)
Интервьюер:
Мы тем и отличаемся от «них», что слова «сопереживание» и «сострадание» для нас не пустой звук. Иногда слушаешь пришедших за помощью коллег, и волосы становятся дыбом от того, как они живут! Я не собес, но стараюсь помочь. И мне смешно, когда кто-то собирается подать на меня в суд за то, что я нелегитимно избран в председатели Союза.
Прогнать меня не удастся, я уйду сам. Потому что я абсолютно чист перед Союзом. Я даже не испытываю желания отвечать своим критикам, потому что все это не значит ни-че-го!.. Эти люди что, меня знают? Я их обманул? Украл у них? Нет! Мы с ними водку пили, детей крестили, баб трахали? Ах, вам не нравится, как я что-то говорю?
Ну и бог с вами!
Нет пророка в своем Отечестве! Знаете, если бы мной правило честолюбие, жажда личного счастья, тогда было бы поделом! Но и тогда бы это меня задевало, потому что раскрыли мои замыслы. А так…
Я сделал для себя важный вывод, который мне очень помогает в жизни: не страшно быть ненавидимым ни за что, страшно, когда есть, за что ненавидеть.
(2005)
Интервьюер: