Птицелов

Они переступили порог вместе. Локоть Лукаса крепко прижимался к локтю Петера, а ладонь его правой руки грела рукоять только что купленного кинжала, которым Лукасу оставалось владеть несколько минут. А жаль — и впрямь неплохое оружие.

Снаружи уже совсем стемнело. Торговцы сворачивали лавки, некоторые успели зажечь над дверями фонари, но здесь, у входа в оружейную, было темно — кого хочешь режь, только не шуми…

— Позволю себе на прощанье один совет, — тихо сказал Лукас, наклоняясь к уху Петера. Тот напрягся, его плечо под ладонью Лукаса было как кремень. — Держись подальше от этого волчонка, парень. Покусает. Разного вы с ним поля ягоды. А теперь пошёл!

Он с силой толкнул Петера в спину — так, что тот пробежал пару шагов, едва не упав. К счастью, мальчишке хватило ума идти дальше и не оборачиваться.

Лукас круто развернулся, сделал два твёрдых шага от двери, к закоулку, в который обрывалась улица, и коротким движением всадил только что купленный кинжал под ребро человека, стоящего там. На самом деле в основном благодаря этому человеку, чьё тело теперь тяжко оседало на его руке, Лукас и понял, что Петер здесь. Он уже видел сегодня это лицо в храме, походя отметил как типичного наёмного убийцу, какими кишит Старая Таймена, и даже не запомнил бы, если бы не увидел снова — у оружейной лавки, чуть поодаль от входа. Убийца явно кого-то дожидался, и, припомнив, что в храме этот человек поглядывал на исповедующихся дворян, Лукас рассудил, что охотится он за тем, кто сейчас находится внутри. К несчастью для наёмника, этим человеком оказался Петер Локрид, который должен был ещё какое-то время пожить.

Лукас выдернул лезвие и пошёл дальше, мимо рухнувшего наземь трупа, не сбавляя шаг. Через пять кварталов выбросил кинжал в канаву. Он давно не убивал ножами, и с непривычки запачкал руку кровью — пришлось спрятать её в карман. Он шёл ещё какое-то время, прежде чем заметил, что сжимает кулак.

Лукасу не было дела, кто и зачем хотел убить Петера Локрида. Дворцовые интриги или происки чьего-то ревнивого мужа — всё равно. Да в общем-то и долг, который Лукас признал за собой перед Петером, тоже ни при чём. Просто этот мальчик сейчас был его гонцом. Конечно, гонцов казнят за дурные вести — но не раньше, чем они эти вести донесут. К тому же Лукас вовсе не собирался лишать Марвина удовольствия сделать это самому.

Кобыла была гнедая, совсем ещё молоденькая, хотя и выносливая. Будь она женщиной, её считали бы распутницей и дочерью Ледоруба, завистницы травили бы её, а мужчины убивали бы друг друга десятками ради одной её улыбки. Но Единому было угодно заточить её дух в тело лошади, поэтому она была просто кобылой, красивой, норовистой и глупой. В точности как женщина, преподнесшая Марвину сей поистине королевский подарок. Прощальный, надо полагать. Но Марвин не верил, что королева чувствует угрызения совести, — значит, либо насмешничает, либо намекает на возможное возвращение милости. Что ж, по крайней мере, она позаботилась о том, чтобы Марвин за время своего путешествия ни на миг не забывал об их… хм, скачках. Ещё бы — с таким-то напоминанием, обуздать которое, похоже, будет не легче, чем дарительницу. И, что хуже всего, наверняка с тем же посредственным удовольствием.

Марвин тяжело вздохнул и снова обрушил хлыст на круп животного. Лошадка содрогнулась под ним, разъярённо заржала, загребла песок передними ногами. Так тебе, красавица. Жаль, Ольвен нас не видит. Марвину хотелось бы верить, что королева подглядывает из окна, как он объезжает её подарок на заднем дворе, но это уж было бы для него слишком много чести. В последнее время он стал реалистом.

Поэтому сдался, едва кобылка перестала вставать под ним на дыбы. Довольно на первый раз. Приручать её есть с его руки Марвин и так не собирался. Хотя было бы забавно… но ему в ближайшее время будет не до подобных шалостей. По-настоящему хороший конь понадобится куда больше, если он в самом деле собирается нагнать Мессеру. «Я и впрямь собираюсь это сделать?» — в который раз спросил себя Марвин, и в который раз не стал отвечать. Ему велели — он выполнит. По крайней мере, попытается.

Он соскочил на землю, взрыхлив песок носками сапог, и бросил повод ожидавшему конюху.

— Напои эту дуру. И чтоб через час была готова.

Кобылка, словно уловив в его голосе презрение, возмущённо замотала головой. Конюх повёл её к конюшне, что-то ласково приговаривая. Кобыла тяжело переступала ногами и фыркала, будто жалуясь ему на грубияна-хозяина. Марвин проводил их задумчивым взглядом. А может, он в самом деле грубиян… может, с ними надо совсем не так. Не хлыстом по крупу, а ласково приговаривая на ушко… Но тогда ведь они совершенно отбиваются от рук. И посылают тебя на самоубийственное задание, одарив на прощанье паршивой кобылой.