Птицелов

— Не увлекайтесь, — с упрёком сказала Ольвен. — Что за выражения? Кишки он Мессере выпустит. Эта Мессера — сестра короля!

— Во вторую очередь, — возразил граф. — И уже в третью — женщина. А в первую — она мятежница, и пока она жива, корона в опасности. Нет, Ольвен, мне определённо нравится настрой этого молодого человека. Другой на его месте мог бы и дрогнуть в последний миг, ведь надо поднять руку на принцессу крови… А он не дрогнет.

— Ещё бы я дрогнул, — сказал Марвин. — Её величество лучше других знает, что слабость плоти в число моих недостатков не входит.

Он совсем обезумел, если ляпнул такое, но удержаться не было никаких сил. Зато наконец-то он сумел внести лёгкое смятение в эту тошнотворно просчитанную сцену: Ольвен подскочила, а граф Алектио нахмурился так сильно, что меж бровей пролегла складка. Но оба они были не дураками и мгновенно поняли, что лучший выход — оставить сальный намёк без внимания. Ольвен выдавила улыбку, а граф благосклонно кивнул. Оба они быстро справились с собой.

— Это так, — сказала королева. — Что ж, вы меня убедили, мессеры.

— Рад слышать это, — сказал граф. — Завтра же на совете я предложу его величеству кандидатуру сэйра Марвина. Мессер, будьте любезны не покидать замок. Если его величество поддержит мои предложения, завтра вы будете осведомлены о деталях вашей миссии. Верю, что мы не ошиблись в вас.

— С радостью разделяю эту веру, — сказала Ольвен и протянула Марвину руку для поцелуя. Ему, видимо, полагалось обомлеть от подобной милости, но он не доставил Ольвен такого удовольствия и поцеловал её ручку сухо и коротко, не глядя королеве в глаза. Ледоруб с ней, всё, что она могла сделать, она уже сделала. Хуже не будет, потому что некуда.

Подчёркнутая официальность прощания окончательно прояснила положение вещей. Марвин поклонился графу и покинул покои королевы, чувствуя себя полным идиотом, и в то же время не в силах отделаться от радостного возбуждения, разгоревшегося в его груди. Он успел отвыкнуть от этого чувства, и теперь радовался ему, как радуются первым лучам весеннего солнца после затянувшейся зимы. Что бы ни задумали Ольвен с её новым любовником, это не его дело — ему нравилось, чем это обернулось. Король утвердит его кандидатуру, Марвин в этом не сомневался — из того, что он видел и слышал, он успел заключить, что король был последним человеком, принимающим решения что в этом замке, что в этой стране. А стало быть, будет драка. Неважно, с кем и почему. Просто хорошая драка. «О Единый, это же именно то, чего мне так не хватает, — подумал Марвин. — Чего мне всегда не хватает, сколько бы я ни дрался».

За время его отсутствия большинство рыцарей, собравшихся в Таймене после разгрома герцогини, разъехались, а из оставшихся Марвин никого не знал. Его это полностью устраивало — как и приказ не оставлять замка до завтра. Он прибыл только утром и страшно вымотался, ему хотелось завалиться спать часиков на пятнадцать и, главное, ни о чём не думать. Но это как раз оказалось легко: оказывается, пустота и неизвестность в будущем давила на него куда сильнее, чем мучительный груз недавнего прошлого. Что бы ни означали кулуарные заговоры королевской родни, не подлежит сомнению одно: король понимает и признаёт, что война только началась. И, Единый, как же это хорошо!

Марвин сладко мечтал об этом, стягивая с себя ненавистную придворную одежду — бесы бы побрали эти жилеты, под доспехи они ещё нужны, чтоб железо не натирало, но здесь-то зачем? Марвину давило грудь, от возбуждения и уже глухой, но всё ещё ощутимой ярости ему было трудно дышать, и, оставшись в одной рубахе и нижних штанах, он подошёл к окну.

Но распахивать его не стал.

— Марвин! Ты вернулся!

«Твою мать», — раздражённо подумал Марвин, круто оборачиваясь и не желая признавать, что почувствовал облегчение. Потому что не вломись Петер Локрид в его комнату в этот миг, он непременно снова стал бы думать о вещах, думать о которых не стоило.

Петер остановился у порога, сделал шаг назад.

— Ты спать собирался? Прости, я узнал, что ты в замке и…

— Да ладно, — махнул рукой Марвин. Он был раздосадован — но ещё больше удивлён настырностью этого мальчишки, то и дело оказывающегося рядом с ним. К тому же он заметил в руке Петера бутылку — это сразу вынудило его сменить гнев на милость.

— Давно ты вернулся?

— Сегодня.

— Ну и где молодая жена? — подмигнул Петер.

— В могиле, — коротко ответил Марвин.

Улыбка Петера погасла. А потом он выругался — так громко, витиевато и, главное, так от души, что Марвин усомнился, не слишком ли к нему несправедлив. Уж по крайней мере, ругань Петера прозвучала намного искреннее, чем возгласы ужаса, испускаемые её ублюдочным величеством королевой Ольвен.

Марвин отошёл от окна (и сразу почувствовал неясное облегчение), завалился на постель с ногами.

— Надо выпить, — сказал он.

— Точно надо, — согласился Петер, что они и сделали. Петер ни о чём не расспрашивал, как всегда, и это Марвина тоже вполне устраивало. Опрокидывая в горло вино, он подумал, что всё равно сейчас не смог бы уснуть.