Птицелов

Марвин даже не взглянул на него. Он неотрывно смотрел на Лукаса, будто не замечая больше ничего вокруг. Глаза у него были серо-зелёные, ещё по-детски большие — но совсем не детская тьма вихрем гуляла в зрачках. «Чуть не убил меня, и ещё смеет ненавидеть, — подумал Лукас. — До чего же хорош».

— Ишь, ответствовать не изволит! Выдрать бы тебя, поганец, — с отвращением бросил кто-то.

— А точно! — хохотнул Ойрек. — Мальчишка-то смазливый! Может, разложим его по-быстрому, а?

— Я тебе покажу — разложим! — ревниво заверещала его шлюха, вцепляясь благоверному в волосы под дружный хохот рыцарей.

Лукас молча смотрел в белеющее лицо Марвина — смотрел и улыбался, пытаясь угадать его мысли. Не будь мальчишка связан, кому-то здесь уже бы не поздоровилось. А впрочем, может, он и не настолько глуп. Во всяком случае, Лукасу хотелось в это верить.

— Как вы чувствуете себя, мой друг? — вкрадчиво спросил он, когда шум вокруг немного улёгся.

Губы Марвина дрогнули, будто с них должно было, но так и не сорвалось ругательство. Рыцари притихли, посмеиваясь и перебрасываясь насмешливыми комментариями. Ойрек широко ухмылялся.

— Простите, я прежде не мог уделить вам должного внимания, — тем же тоном продолжал Лукас. — А тут вот благородные мессеры пожелали узреть того самого сэйра, что прославил последний турнир в Балендоре… Надеюсь, вы ещё не запамятовали?

— Не запамятовал, можете быть уверены, — сказал Марвин.

От звука его голоса рыцари разом смолкли. Лукас прищурился, внимательно разглядывая его напряжённо выпрямленную фигуру.

— Рад это слышать, — сказал он. — Вы знаете, пока вас не было, благородные мессеры убеждали меня, что я должен вас убить.

— Так убейте, — проговорил Марвин. — За чем же дело стало?

— Дело стало за тем, что я уже дважды спас вам жизнь, хотя вы этого, я вижу, не цените. Причём первый раз получил её в подарок, а второй — купил.

— И переплатил, как по мне, — вставил Ойрек.

Марвин вздрогнул — мимолётно, но от Лукаса это не укрылось. Ах, ну да, откуда ему знать. Он и так уже был еле жив там, на поле боя, когда Лукас перехватил руку Ойрека, занесённую над его головой. Неприятное открытие, верно, парень?

— Не знаю, как благородное собрание, а я привык практично смотреть на жизнь, — заметил Лукас. Члены благородного собрания покривились, показывая своё отношение к такой позиции. — И прежде чем убить вас, я хотел бы получить компенсацию своих затрат. По-моему, это справедливо.

Здесь уж благородное собрание было вынуждено согласиться.

— Как же мне её получить, вот в чём вопрос? — подперев голову рукой, мягко спросил Лукас.

Рыцари принялись наперебой предлагать разнообразные варианты, самым безобидным из которых было раздеть мальчишку догола и заставить поплясать на снегу. Марвин по-прежнему не шевелился. Лукасу казалось, что насмешки отлетают от него, словно горох от стены.

«Ему не важно, что скажут они, — подумал Лукас. — Он хочет знать, что скажу я. И вовсе не потому, что боится. Он не боится».

— Как видите, способов множество, — проговорил он, когда рыцари угомонились. — Но мне интересно, что предложите вы сами.

— Я бы предложил дать мне хороший меч, — сказал Марвин. — И решить наши разногласия без посторонних.

— Не разочаровывайте меня, мессер. Вы не слишком-то пеклись о присутствии посторонних, когда бросали копьё мне в спину в Балендоре.

Как забавно он реагирует на слово «Балендор». Будто судорогой его сводит. А не успел ли он пожалеть о том, что сделал на том злосчастном турнире? Последняя мысль отозвалась в Лукасе тенью недовольства — он не хотел бы услышать на этот вопрос положительный ответ.

— Стало быть, дельных идей у вас нет, — подытожил он. — Тогда соблаговолите выслушать мои. Пока что я вижу следующие варианты. Я могу отвезти вас в мой замок и держать там на цепи, как пса, пока за вас не заплатит выкуп кто-либо из ваших любящих родственников. И меньше чем на пять сотен я не соглашусь, сами понимаете. Ещё я могу убить вас прямо здесь и сейчас — неторопливо и изобретательно, думаю, благородные мессеры помогут мне советом, когда моя фантазия иссякнет. А ещё я могу снять с вас портки и прилюдно высечь, а после с миром отпустить на все четыре стороны. И, вы знаете, последний вариант мне более всего по душе.

Он улыбался всё время, пока говорил — эта улыбка была одним из самых сильных его орудий, в первую очередь потому, что её всегда истолковывали верно. А может, дело в тоне его голоса — рыцари на сей раз не стали смеяться, словно поняв, что говорит он абсолютно серьёзно. Марвин тоже это понял, потому что когда Лукас умолк, в его лице не осталось ни единой капли крови.

— Вы не посмеете, — очень медленно сказал он.

Лукас расхохотался. Его смех никто не подхватил.