Птицелов

Марвин смотрел на него. Лукас надеялся, что он услышал обращённый к нему вопрос, а ещё больше — что понял его правильно. Ведь это всё, что интересовало Лукаса теперь. «Ну же, малыш, мы так давно не виделись, и столько всего успело произойти, так остался ли ты верен своим принципам? И бес с ней, с религией, — ты-то знаешь, о чём я говорю… только мы двое и знаем, ты да я. И только это теперь имеет значение, и только это определит всё, что будет дальше». Он хотел сказать это и не сказал. Он ждал.

Марвин облизнул почерневшие губы и ответил:

— Нет. Не изменил.

Лукас кивнул, изо всех сил стараясь прогнать улыбку из глаз, и повернулся к Лайаму.

— Что ж, я знаю этого молодого человека, он всегда был добрым прихожанином и верным слугой его величества короля Артена. Полагаю, он вполне может быть свидетелем. Но, как вы понимаете, ценность свидетельства лишь в том, что его можно принести. Поэтому когда я уеду, он уедет вместе со мной.

— Ещё чего! Заплати за него сперва!

Лукас даже не шелохнулся, зато сэйр Лайам в ответ на яростный крик Ойрека наконец вышел из прострации и развернулся к нему.

— Молчать.

— Это мой пленник, — рявкнул Ойрек. — И он стоил мне жизней трёх моих солдат! Так что никуда он…

— Здесь нет твоих солдат, сэйр Ойрек! — загремел Лайам. — Здесь лишь солдаты её светлости герцогини Пальмеронской!

— Да ну, а командовать она ими с того света будет, или как? — заорал Ойрек в ответ.

Лукас молчал. И очень надеялся, что Марвину сейчас тоже хватит ума промолчать.

Лайам пошатнулся. Схватился за край стола. Потом сказал очень медленно:

— Слушай меня, сэйр Ойрек. Моя жена мертва, но сын её жив. И до той поры, пока истинный Артенит находится под этой крышей, имей уважение и трепет перед теми, в чьих руках его судьба. Его, и королевства, и твоей шеи, сэйр Ойрек, ибо тебе известно, что будет с тобой и всеми нами, если мы не сможем доказать законности его прав на трон.

Молчи, Марвин, молчи… молчи и слушай, тебе всё это повторять ещё раз сто: перед магистрами патрицианского ордена, перед Советом Общин, перед баронами… хорошо, если не перед тем субтильным человечком из Королевской Башни, с которым я уже имел случай познакомиться. А пока молчи.

Ойрек скрежетал зубами, но дослушал до конца. По счастью, он не понял, сколько отчаяния таилось в холодных, отрешённых словах сэйра Лайама. Если бы понял, ничего не осталось бы даже от той капли чувства долга и уважения, которые он ещё питал к своей присяге.

— Я рад, что ты не возражаешь, — проговорил Лайам наконец в полной тишине и глупо добавил: — В конце концов, у тебя же двое пленников. Но этого человека ты отпустишь по завершении обряда.

— Ну да, — прошипел Ойрек, глядя на Лукаса с ненавистью. — Дочурка-то твоя у меня по-любому остаётся, ты бы это как-нибудь упомнил…

Сдался. Всё-таки сдался! Лукас не успел почувствовать облегчения от этой мысли, когда паузу разорвал внятный и чёткий, даром что хриплый голос Марвина:

— Я без неё никуда не пойду.

И вот к этому Лукас был абсолютно, катастрофически не готов.

Ойрек сориентировался в ситуации первым, влепив мальчишке зуботычину. Тот сплюнул кровь и повторил, повысив срывающийся, но звенящий от злости голос:

— Я никуда отсюда без неё не уйду! И свидетельствовать ничего не стану, пока вы не поклянётесь отпустить и её тоже. А иначе можете убить нас обоих.

По его болезненно горящим глазам Лукас видел, что он действительно считает, будто так будет лучше.

— Что ж, — проговорил Лайам, — тогда…

— Нет! — заорал Ойрек, а Лукас прикрыл глаза.

Была только одна вещь, которая злила Ойрека ещё сильнее, чем отказ от совместной выпивки — когда из него делали дурака. А именно это сейчас и происходило. Немалыми потерями захватить двух пленников, успеть потребовать за них выкуп и теперь так глупо лишиться обоих…

Впрочем, если бы беда была только в этом.

Лукас взглянул на Рысь. Они знали, что она его дочь. Марвин тоже это знал. И всё-таки отказывался уходить без неё. Это было просто уму непостижимо. Когда они только успели спеться, почему, и, главное, как такое вообще было возможно?! Как Марвин мог выгораживать её? Зная, что она — дочь Лукаса… дочь человека, убившего его невесту, унижавшего его бесчисленное множество раз, даже теперь позорящего тем, что пытался спасти… А что может быть хуже, чем когда тебя спасает твой злейший враг? И в который уже раз…

Знать всё это, видеть всё это — и мало того, что не убить её самому, не попытаться отомстить Лукасу, — но стоять за неё теперь, когда на кону была его жизнь! Впервые получить возможность отнять у Лукаса то, что должно быть ему дорого, отплатить ему его же монетой — и не сделать этого!

Лукасу казалось, что его сшибли с ног, оглушили и продолжают бить. Всё, в чём он был непоколебимо уверен, рухнуло. Он думал, что знает этого мальчишку, знает, что у него в голове, знает, потому что сам был таким… Но он ведь никогда не был таким. И, запоздало понял Лукас, Марвин уже говорил ему об этом. Там, в Хиртоне, выходя из комнаты, в которой умерла его невеста. «Вы никогда так не поступали», — сказал он.