Птицелов

Впрочем, это было не главной причиной, по которой он отпустил Селест в замок. Главной было то, что он начал от неё уставать. Нет, она была изумительна. Умелая, раскрепощённая, неболтливая и очень спокойная. Но он уже много лет не был с одной и той же женщиной так долго, и в том, что ему до сих пор не захотелось уйти от неё, было что-то непривычное, а он уже был не в том возрасте, чтобы легко принимать новизну. Поэтому даже обрадовался её отъезду: пусть развеется, там, глядишь, вернётся и поймёт, что Лукас у неё явно загостился. Он не держал бы на неё за это обиды, напротив. Но когда вечером следующего дня Селест прислала ему записку, сообщавшую, что после охоты назначен пир и ей придётся остаться в замке, он решил поехать к ней. Одна ночь без её тёплого тела в постели — ещё куда ни шло, но две ночи — это уже слишком. Лукас не особо раздумывал над этим ощущением, просто принял его как должное — но оценил сполна только теперь, когда оказалось, что въезд в замок закрыт. Проклятье, это обескуражило его. Не разозлило, но… огорчило. Как будто в таверне не оказалось его любимого вина, потому что последнюю бутылку выпили буквально час назад.

Но делать было нечего. Лукас направился обратно в город, и только на середине пути понял, что едет к особняку Наворнов, хотя без Селест ему там делать абсолютно нечего. Илье, который принёс записку, вернулся в замок ещё вчера. Так что даже и выпить-то не с кем, подумал Лукас и понял, что пить ему совсем не хочется. Быстро темнело, Таймена погрузилась в полумрак, разрываемый лишь слабым светом немногочисленных огней, вспыхивавших на тёмном полотне города. Со стороны Старой Таймены доносились пьяные крики ранних гуляк. Лукас подавил новую волну разочарования и, смирившись с тем, что день пропал даром, решил все-таки вернуться в собственный дом. Он не заглядывал туда уже давненько, не мешает заодно проверить, как там дела. Управляющий, конечно, знал о привычке хозяина запропаститься на пару дней или лет, так что неожиданная ревизия тем более не помешает.

К тому времени, когда Лукас добрался до Новой Таймены, уже совсем стемнело. Вдоль улицы маршировал вечерний патруль, а у ворот дома Лукаса привратник зажигал фонарь.

— Что-то поздновато зажигаешь, — заметил Лукас. Привратник покосился на него через плечо, хмыкнул.

— Так, это, бережём же масло-то…

— Зачем его беречь? — равнодушно спросил Лукас и отметил про себя, что надо всё-таки задать управляющему взбучку. Скупердяев Лукас не любил ещё больше, чем транжир, особенно когда они пытались экономить его собственные деньги.

Управляющего Лукас не нашёл, и никто из слуг не смог внятно ответить, где он. Лукас выругал одного из них за глупость, а другого — за лень, и, разозлённый на собственную раздражительность, пошёл в библиотеку.

На столе стоял серебряный поднос, а на нём лежало запечатанное письмо.

«Треклятье Ледоруба и всех его бесов!» — подумал Лукас, пока его руки лихорадочно сдирали с бумаги печать. Он знал, от кого это письмо и что оно означает — знал, ещё не войдя в библиотеку. Проклятье, он ведь прекрасно понимал, что этот момент наступит. Даже не сомневался, но каким-то образом забыл. Забыл и даже ни разу не думал об этом всё то время, пока, как сытый боров, валялся на мятых простынях Дерековой потаскухи!

«Именно этого он и добивался», — подумал Лукас, леденея от ярости за то, что это элементарное понимание пришло так поздно. Порывался ли он в эти дни поехать домой и останавливала ли его Селест?.. Он не мог вспомнить. И если Селест в самом деле использовала на нём приворотное зелье, то сейчас его действие наконец прекратилось.

Письмо было от Рыси. Оно начиналось сразу с главного, без приветствий. Похоже, на приветствия у неё не было времени.

Это случилось, как вы и говорили. Один раз я смогла помешать, но что будет дальше — не знаю. Он всё понял, едва не убил меня, и теперь я не могу подобраться к нему близко. Сейчас мы в двадцати милях севернее Уоттерино и идём дальше на север. До той поры, пока смогу, буду продолжать за ним следить. Знайте, я делала всё, что могла.

Рысь.

«Дура», — мысленно выругался Лукас, сминая письмо. Потом спохватился и снова развернул его. Сам дурак, мрачно подумал он, проводя пальцем по обломку печати. К счастью, большая её часть уцелела, и он смог рассмотреть три кодовые царапины на сургуче: две крестом и одна — чуть поодаль от них. Это был знак, о котором они условились ради уверенности, что письмо не было распечатано и снова скреплено сургучом. Похоже, это и впрямь от Рыси. И ещё похоже, что Марвин и, возможно, сама Рысь сейчас уже мертвы, ибо один только Ледоруб знает, сколько провалялось тут это письмо.