Птицелов

— Ну, хозяйка… тем более. Женщины жалостливее мужчин, а ей и советоваться будет не с кем. Мы с тобой выползем из лесу, истекая кровью — на снегу хорошо будет видно, издалека. Нас подберут и попросят остаться, пока не поправимся… А пока мы поправимся, я полагаю, и ты, и я свои дела решить успеем.

Она говорила абсолютно серьёзно, но всё время речи в её взгляде разгоралась тёмная и жгучая сумасшедшинка. А на губах понемногу проявлялась улыбка — тонкая, змеящаяся и тоже слегка безумная. И хуже всего — Марвин чувствовал, что перенимает и то, и другое. Наверное, потому, что он и сам думал ровнёхонько о том, о чём теперь говорила Рысь. Ещё до того, как встретил её. Только он собирался сделать это один.

— Ты сказала, что мы будем ранены, — проговорил он. Это прозвучало вопросом, хотя Марвин прекрасно знал ответ — но он хотел, чтобы она сказала это вслух.

— Ага. Должны быть. Звериная кровь не пойдёт — это маскарад только до ворот замка… А там любой лекарь разберётся, что к чему.

— Ладно, что ты предлагаешь?

Она выпрямилась. Лёгким движением выхватила нож, свисавший с бедра, перекинула его из ладони в ладонь. И, ухмыльнувшись во весь рот, задорно спросила:

— Кто первый? Я тебя или ты меня?

Костёр почти догорел, но оба они это едва заметили. Холода, пробиравшегося в их ненадёжное убежище, тоже почти не ощущали. По их жилам гуляло вино, смешанное с дурманом, алые отблески пламени бегали по блестящему лезвию, и этот свет отображался в их расширенных зрачках. Они сидели друг против друга и не двигались, только ухмылялись — и любой, кто увидел бы их сейчас со стороны, предпочёл бы как можно тише убраться восвояси.

Неизвестно, осознавала ли всё это Рысь, но Марвин осознавал прекрасно. И всё равно по его позвоночнику волнами катился то жар, то озноб. Потом, утром, он будет думать, что совершенно обезумел, раз допустил всё, что случилось следом, но до утра было ещё далеко.

— И ты всерьёз думаешь, что я дам тебе себя резать? — спросил он.

Улыбка Рыси стала надменной.

— Думаешь, не смогу?

— Да нет, милая, как раз думаю, что сможешь! Пырнёшь меня в печень, а потом извинишься, как это у вас, честных-совестливых, положено.

— Боишься? — сощурилась Рысь. Марвин не поддался на провокацию.

— Если и боюсь, то того, что ты нажралась как свинья и унюхалась до одури, ты селезёнки от ушей не отличишь, — заявил он. Рысь покрепче сжала нож.

— Не отличу? Думаешь? А проверим?

— Хочешь драки — так и скажи, — просиял Марвин. Его руки спокойно лежали на коленях: он и впрямь ощущал, как обострились все его чувства.

— Хочу. Ага, — кивнула Рысь. — Говорю же: я — тебя, ты — меня. Ты можешь первым. Я тебе доверяю.

— А зря! — хохотнул Марвин. Рысь скривилась.

— Да полно матёрого волка-то из себя корчить. Знаю я вас… волчат-аристократиков. С благородством вашим идиотским. Вы ж сами подыхать будете, только б даме на подол не наступить.

— Ну да, а котятки вроде тебя — так сразу коготки выпускают и шипят, почём сил хватит, — снисходительно парировал Марвин, но она не улыбнулась в ответ. Напротив — посмотрела на него так, что он понял: эти слова её смертельно оскорбили… или задели в ней что-то, что он задевать вовсе не намеревался. Марвина захлестнул стыд. Ох, ну с чего это он так… Такая милая девчушка, смешная, искренняя, а он её обидел. Надо извиниться, и немедленно…

«М-да, — подумал Марвин, — пестрянка пестрянкой, а и набрался я тоже порядочно».

Мысль пришла и ушла, будто её выдуло ветром следом за дымом.

— Сперва давай легенду придумаем, — сказал он. — Потом не до того будет.

— Так ты согласен?

— Разбойники, говоришь, — не слушая её, задумчиво протянул Марвин. — Тебя бы они резать не стали.

— Почему?

— Ты женщина.

— Ох! — взъярилась было Рысь, но Марвин невозмутимо продолжал:

— Они бы тебя изнасиловали и избили. Хотя, может, и порезали бы. Знавал я таких… кому это нравится…

— А тебе, небось, и самому нравится? — зло выпалила она. Марвин качнул головой.

— Мне нет нужды насиловать женщин. Они сами ко мне идут.

— Да уж прямо?

— Да уж прямо. Можешь не верить на слово, — сказал Марвин и улыбнулся ей, а потом едва не захохотал, когда она вспыхнула. Ясное дело, вино и дурман, но… он-то замечал, как она на него смотрит. С первой минуты замечал.

— Так что резать я тебя не буду, — деловито проговорил он. — Пары синяков посочнее будет вполне довольно.

Он видел, что она колеблется.

— Только по лицу не бить! — наконец потребовала Рысь. Тут уж Марвин захохотал в голос.

— Вот бабы! Ну одно слово — бабы! Что с пестрянкой твоей, что без. Ладно, не по лицу. А у меня рана будет резаная. Упаду где-нибудь, не доходя до замка, ты подмогу позовёшь, слезу пустишь. Только тряпки твои подрать чуток надо будет.

— Ну да, на перевязку заодно, — кивнула Рысь. — А тебя где резать? Или давай сперва ты меня, а потом…

— Нет, сперва меня, — сказал Марвин, потирая ладони. У него вдруг пересохли губы. — А то я тебе как врежу… не рассчитав… А тебе меня ещё перевязывать.

— Что значит — врежу, не рассчитав?!

— Шучу. Успокойся. Ну, тебе всяко легче будет, если я порезанный тебе морду бить стану. Вполсилы вложусь.