Птица-пересмешник

Пугаясь непрошеных гостей, тревожно кричали зимородки, перепархивая с ветки на ветку во мраке леса. Когда переправа, точнее, «перепрыжка» на тот берег была закончена, шагать стало легче, хотя то там, то здесь путь преграждали густые и прямые, словно трости в витрине шляпного магазина викторианской эпохи, побеги китайской гуавы[23]. В таких случаях приходилось орудовать топором. Питер тщательно отмечал путь по карте, а также оставлял метки, чтобы потом легко было найти дорогу назад. Там, где лес был не столь густым, земля была усеяна бледно-красными цветами, повсюду росли кусты дикой малины, их красные, как рубин, плоды размером с мелкую сливу были очень сочными, но почти безвкусными. Среди листвы кормились влюбленные пары скромных маленьких голубей — серых с бронзовыми пятнами на крыльях. Они были настолько ручными, что продолжали свою трапезу даже тогда, когда Питер и Одри приближались к ним вплотную. То тут, то там  вздымались пальмы путешественника[22] с ядовито-зеленым оперением, словно полуоткрытые дамские веера, неизвестно зачем оказавшиеся посреди леса. Их длинные изодранные листья служили приютом ящерицам фелсума, которые грелись на солнце. Глаз не оторвешь, любуясь, как элегантно возлежат на листьях эти зеленые, с алыми и голубыми пятнышками по бокам созданья. Но наивно полагать, будто похожие на сказочных дракончиков твари забыли обо всем на свете — они бдительно следят за окружающей жизнью крохотными золотыми глазками, слегка наклонив головки. Пробираясь сквозь чащобу, Питер и Одри шли под дождем из скорлупы лесных плодов, которую сбрасывали на них изумрудные попугайчики, кормившиеся на верхних ветвях. Радуясь жизни, эти милые птахи весело пищали, перекликаясь друг с другом.

К вечеру Питер и Одри успели обследовать первую долину и были на полпути ко второй. На ночлег решили устроиться под небольшим скальным выступом. Отсюда, с крохотной лужайки, окруженной с трех сторон «огненными» деревьями в цвету (отчего они и кажутся объятыми пламенем), сквозь верхушки деревьев, растущих понизу, открывался прекрасный вид на голубеющее вдали море.

Питер и Одри развели костер и поужинали. Между тем зашло солнце, в воздухе послышался шорох кожистых крыльев летучих мышей: они летели стаями в расположенный внизу лес. Раздавшиеся оттуда вскоре шум и писк свидетельствовали о том, что ночным крылатым созданьям пришлись по вкусу дикие плоды манго. И наконец, венцом торжества ночи стало царственное восхождение луны. Сначала она была бронзовой, затем приобрела бледно-желтый цвет примулы, а воцарившись на черном бархатном небе, стала белой, словно лед.

Сладкий сон путешественников был грубо прерван поутру хриплыми криками и перебранками макак с хитрыми глазками и розовыми седалищами. Позевывая и потягиваясь, Питер выполз из спального мешка.

— С добрым утром, — сказала Одри. — Может, поставишь чайку?

— Охотно, — сказал Питер, склонившись над угольками и подбрасывая сухие веточки, чтобы пламя разгорелось. — И даже поставлю вариться сосиски, которые, к счастью, догадался захватить.

— Ты просто золото! — восхищенно сказала Одри. — И вдобавок ко всему прочему, еще и не храпишь.

— То-то! — сказал Питер. — Перед тобой — образец добродетели! Ты что, поняла это только сейчас?

— Возможно, я соглашусь с тобой, когда увижу, как ты готовишь сосиски, — заявила она, вылезая из спальника.

— А что ты думаешь? Я удивлял весь белый свет, от Стамбула до Бангкока и от Перу до Катманду, своим искусством варить сосиски. Если не похвалишь моего коронного блюда — смотри, не сносить тебе головы!

…Путники неохотно покинули столь ласково приютившую их лужайку и отправились к следующей долине. Время близилось к полудню, а они все еще искали ее и уже решили, что либо она нанесена на карту ошибочно, либо они каким-то образом обошли ее стороной. Прорубив себе путь сквозь чащу китайской гуавы, они неожиданно оказались на краю пятнадцатиметрового обрыва. Он был почти отвесным и простирался в обе стороны, насколько хватало глаз.

— Слава Богу, что я захватил веревки, — сказал Питер. — Спуститься будет не проблема: я посмотрел, там есть где ставить ноги.

— Прежде чем спускаться, подумай, как вернешься назад, — с сомнением сказала Одри.

— Ничего. Особых трудностей не будет, это я тебе обещаю, — уверенно сказал Питер.

Он привязал один конец веревки к прочно укоренившемуся деревцу, а другой сбросил вниз. Конец веревки исчез в густых зарослях кустарника, достиг ли он поверхности поверхности земли видно не было.

— Я пойду первым, — сказал он. — Потом спустишь наши вещи и слезешь сама. Ничего не бойся, только поаккуратнее ставь ногу. О'кей? 

— О'кей, — сказала Одри как можно убедительнее, чтобы собеседник поверил ей. Втайне она была польщена: значит, Питер верит, что она сможет обойтись без женской истерики.