Птица-пересмешник

Наконец они доехали до берега моря и подкатили к приземистому двухъярусному  зданию, в конце гавани у самой воды. Здание было сработано по большей части из не поддающихся разрушению бревен амелы. Но в том-то и дело, что остальные материалы, пошедшие на постройку, не отличались столь завидной прочностью, отчего здание скукожилось, словно хрупкая престарелая аристократка, которой стали слишком широки корсеты ее молодости. Складывалось впечатление, будто на рубеже XVIII и XIX веков, вскоре после завершения строительства, кто-то шутя дал зданию хороший толчок и с той поры оно, навсегда выйдя из равновесия, подобно Пизанской башне, склонилось над водой, над блестящими на солнце водорослями, над снующими пестрыми рыбками. На фасаде здания — разноцветная неоновая вывеска: «Мамаша Кэри и ее курочки. Существуем с 1925 года». Очевидно, заведение иного профиля было бы радо похвастаться, что в нем и старые, закаленные кадры существуют с момента основания, но здесь был, прямо скажем, не тот случай. Питер и Одри подошли к большой черной перекошенной двери, которая выглядела так, словно это был вход в самую мрачную темницу древнего замка. На двери  была прикреплена маленькая красная табличка с надписью: «Будьте как дома. Джентльмены — налево, дамы — направо. Плеваться строго воспрещается».

— Интересно, на месте ли сегодня Кармен, — сказала Одри, толкая незапертую дверь.

За дверью находилась большая зала. Это был, по всей видимости, бар, но с такой причудливой обстановкой, какую увидишь разве что в павильоне для киносъемок. Посетитель, казалось, попадал в атмосферу ночного клуба двадцатых годов девятнадцатого столетия. Тут были и старинные зеркала в золоченых рамах, и антикварные вазы, в которых вместо цветов стояли страусовые перья, и выгоревшие, засиженные мухами раскрашенные гравюры, изображавшие томных леди в кринолинах. Меж столов шныряли с десяток разномастных котов; пять белых кроликов с розовыми глазами и несколько длинношерстных морских свинок прохаживались взад и вперед; на полу валялись, высунув языки и прерывисто дыша, четыре собачки. Кроме того, в зале имелось с полдюжины жердей, на которых разместились шумные попугайчики, какаду и роскошный королевский ара — весь голубой, только глаза окаймлены желтым. В одном из углов стояла вместительная клетка, в которой препирались  две зеленовато-серые обезьянки-верветки[25].

За одним из накрытых клеенкой столов сидел капитан Паппас, мрачнее тучи; перед ним стояла массивная кружка с пивом. Напротив сидела Кармен Кэри — невысокая, толстая, с блестящими черными курчавыми волосами, голубыми, вылезающими из орбит глазками и крохотным ротиком, столь изящно изогнутым в виде купидонова лука, что казалось, он выписан кистью искусного художника; на кончике носа у нее было нацеплено пенсне, от которого к пышному бюсту тянулась массивная цепь. На шее красовалось ожерелье из жемчужин — столь крупных, что ни один из известных современной науке моллюсков не мог бы произвести их на свет без риска для жизни. Пальчики ее пухленьких ручек едва не ломались под тяжестью полудюжины перстней. У нее была безупречно гладкая кожа, и оставалось только гадать, какой она была очаровашкой, пока не заплыла жиром; теперь же приходилось удивляться, как это она помещается в своем шелковом платье перламутрового цвета. Несмотря на это, она излучала нежность и доброту, благодаря чему оставалась по-прежнему женственной и привлекательной.

В этот момент капитан Паппас мрачно смотрел на нее, а она, с затуманенными гневом голубыми глазами, дулась на него. Стоявший перед ней стаканчик с мятным ликером так и остался нетронутым. Ее розовые, словно фламинго, ногти принялись выбивать нервную дробь, но затем смолкли. Со стороны казалось, будто она и капитан Паппас играли в шахматы и застыли над трудным ходом. Наконец она сделала глубокий вдох и заговорила  медовым аристократическим голосом:

— Ну что сказать, капитан Паппас, что сказать — ты всего лишь навсего чертов грек, и больше ничего.

Капитан Паппас прищурил свои маленькие черносмородиновые глазки:

— Я грек, но чертов ли — это вопрос личного мнения.

— Только грек мог заломить такую цену за перевозку моих юных леди — это грабеж с большой дороги!

— Ты хочешь, чтобы я доставил партию проституток, — оскорбленным тоном сказал Паппас, — за это полагается надбавка!

Кармен вспыхнула. Ее щечки залились краской, но явно от гнева, а не от стыда.

— К твоему сведению, капитан Паппас, — сказала она с такой аристократической холодностью, что даже капитан стал выглядеть слегка раскаявшимся. — мои юные леди не шлюхи!

— Ну, — невозмутимо сказал капитан Паппас, — если они не проститутки, то кто же тогда?

— Спутницы джентльменов, — сказала Кармен.