Птица не упадет

Сухожилия на шее Пунгуше казались колоннами из резной слоновой кости, а рот был глубокой розовой пещерой, огражденной прекрасными белыми зубами. Он смеялся, пока слезы не потекли по его лицу и не закапали с подбородка, а когда начал задыхаться от смеха, громко, со свистом втянул воздух, как гиппопотам, поднимающийся на поверхность, вытер слезы пальцами, сказал: «Ейе бии!» и снова засмеялся, звонко хлопая себя по бедрам, точно стреляли их пистолета.

Наконец Марк протянул дрожащую правую руку и Пунгуше взял ее и пожал, все еще отдуваясь.

— Пунгуше, я твой человек, — всхлипнул Марк.

— А я, Джамела, твой.

* * *

Четверо мужчин полукругом сидели у стены в номере отеля. Все они были одеты одинаково, так что казалось, будто это их мундир. Темные — наглухо застегнутые пиджаки, целлулоидные воротнички и строгие неброские галстуки.

Хотя по возрасту они различались лет на тридцать (один лыс, с седыми волосами за ушами, у другого ярко-рыжая шевелюра; один в пенсне в золотой оправе на тонком орлином носу, у другого открытый, зоркий взгляд фермера), у всех были словно высеченные из камня лица кальвинистов, неукротимые, безжалостные и крепкие, как гранит.

Дирк Кортни разговаривал с ними на молодом языке, который лишь недавно стал признаваться особым языком, а не диалектом голландского, и получил название африкаанс.

Он владел этим языком с таким совершенством, так элегантно и точно, что выражение их лиц смягчилось, стиснутые губы расслабились, спины перестали быть такими прямыми. Дирк говорил:

— Это округ джинго[21]. «Юнион Джек»[22] свисает с каждой крыши. Избиратели — состоятельные люди, землевладельцы, представители доходных профессий, у вашей партии здесь нет перспектив. — Он говорил об избирательном округе Ледибурга. — На последних парламентских выборах вы даже не выдвинули кандидата, никто не хотел зря терять избирательный залог, и партия Сматса без труда сохранила место за генералом Кортни.

Старший из слушателей кивнул, глядя поверх своего золотого пенсне, приглашая Дирка продолжать.

— Если хотите бороться за место от Ледибурга, вам нужен кандидат с другим подходом, говорящий по-английски, владеющий недвижимостью, тот, с кем избиратели могли бы отождествить себя.

Это было прекрасное исполнение. Дирк Кортни, красивый, вежливый, оживленный, прекрасно владеющий обоими языками, расхаживал в номере по ковру, удерживая их внимание, время от времени останавливаясь и драматически подчеркивая свою мысль взмахами сильных загорелых рук, потом снова принимался расхаживать. Он говорил уже полчаса и наблюдал за аудиторией, отмечая реакцию каждого слушателя, оценивая их сильные и слабые места.

Через полчаса он решил, что все они преданы своим политическим идеям. Их трогает только призыв к патриотизму, к национальным интересам, к стремлениям их народа. «Отлично, — с удовлетворением думал Дирк Кортни. — Честных людей покупать гораздо дешевле». Бандитам приходится платить золотом, а честных людей он берет несколькими красивыми словами и благородными утверждениями.

Один из старших слушателей наклонился вперед и негромко сказал:

— Место за генералом Кортни с 1910 года. Он член правительства Сматса, герой войны и чрезвычайно популярен. К тому же он ваш отец. Думаете, избиратели предпочтут щенка, когда у них есть его отец?

Дирк ответил:

— Я не только готов рискнуть своим избирательным залогом, но настолько верю в победу, что готов внести значительную сумму в избирательный фонд партии.

И он назвал сумму, которая заставила их удивленно переглянуться.

— И что в обмен на все это? — спросил старший из политиков.

— Ничего такого, что противоречило бы интересам нации и моих избирателей, — серьезно сказал Дирк и дернул вниз карту, висевшую на стене.

Он снова заговорил, но на этот раз с заразительным рвением фанатика. Яркими красками он живописал вспаханные поля, протянувшиеся от горизонта до горизонта, и чистую пресную воду, текущую по многочисленным ирригационным каналам.

Все слушатели были фермерами, обрабатывавшими богатую, но враждебную почву Африки, и всем им доводилось разглядывать голубое чистое небо в тщетной надежде на дождевое облако, которое никогда не показывалось. Образ пахоты и утоляющей жажду воды подействовал на них неотразимо.

— Конечно, нам придется пересмотреть положение о неприкосновенности долины реки Бубези, — небрежно заметил Дирк, но никто не проявил озабоченности при этом заявлении. Все уже рисовали в своем воображении картину внутреннего моря, поверхность которого морщит ветерок.

— Если мы выиграем выборы… — начал старейший политик.

— Нет, минхеер, — вежливо перебил его Дирк. — Когда мы их выиграем.

Тот впервые улыбнулся.

— Когда мы их выиграем, — согласился он.

* * *

Дирк Кортни стоял на высокой платформе, засунув большие пальцы за проймы жилета. Когда он улыбнулся и наклонил благородную львиную голову с гривой блестящих кудрей, женщины в церкви зашептались, как цветы на ветру.