Пташка

Пчелка никак не могла наговориться – все братья и сестры были гораздо младше, и теперь у нее вдруг появилась сестра и подруга одновременно. Но Гнеда, свернувшаяся калачиком в постеленном на сено овчинном кожухе, уже не разбирала слов. Речь Пчелки постепенно сливалась с переливом реки внизу. Шумные вздохи коровы, печальный скрип коростеля на лугу, непривычная сытость и запах чего-то родного, давно забытого и вновь обретенного, заставили ее уснуть самым сладким за долгое время сном.

5. Семья

На другой день Гнеда не сразу поняла, где находится. Сквозь дрему она услышала звуки льющейся воды и тихий женский голос. Девушка пошевелилась, и щеку укололо сеном. Из хлева доносилась утренняя возня, поквокивали куры, тихонько стукало ведро о корыто, и хлюпала пойлом корова. Твердята что-то ласково говорила ей, а может быть, теленку. Чуть в отдалении скрипнули ворота и фыркнула лошадь, прошуршали колеса телеги.

Гнеда с усилием стряхнула с себя сонную негу и приподнялась на локтях. Рядом посапывала Пчелка, утренний свет мягко очертил ее умиротворенное лицо, вишневые губы и светлые ресницы. Девушка потеребила подругу за плечо.

– Ты чего? – спросонья удивилась Пчелка.

– Мать уже скотине корм задает, а мы все дрыхнем.

– А-а-а, – вяло пробормотала девушка и, махнув рукой, перевернулась на другой бок. – Она меня бережет. Говорит, в молодухах еще наработаюсь.

Последние слова Пчелка уже мямлила сквозь сон.

Гнеда вздохнула и принялась спускаться. Тихо, чтобы не разбудить спящих по-летнему в клети детей, она прошла в избу. Дрова в растопленной печи уже догорали, и устье зевнуло на девушку жаром, когда она наклонилась к стоящей рядом бочке напиться.

– Батюшки, ни свет ни заря. Ступай досыпать, дочка! – удивленно засмеялась вошедшая Твердята.

Она была в чистой рубахе, опрятно закатанные рукава обнажали тонкие загорелые руки. На шее краснела рябиновая низка.

Гнеда улыбнулась в ответ:

– Пойду воды натаскаю. – Она взялась за дверь, но тут вспомнила: – А где Катбад?

– Да они втроем чуть свет орать[14] вышли. Жаворонок да жаба уж давно песни поют, выгоняют в поле[15].

Подхватив коромысло, девушка направилась вниз к реке. Она миновала амбар, прошла огород, который, как и поле, ждал со дня на день принять в себя семена будущего урожая. Поленница на краю подворья была по-хозяйски полна дровами на любой случай: и жаркие березовые, и еловые, смолистые и трескучие, и ольховые, которые в мыльне любую хворь выгонят из тела. А вот и сама баня, почти у самой воды.

Дойдя до реки, Гнеда первым делом умылась и причесалась. Она переплела косу и перехватила волосы очельем[16]. Набрав полные ведра, девушка склонилась над одним из них.

Из дрожащего зеркала на нее глядели насмешливые карие глаза. Гнеда не любила своего отражения. Ее лицо было слишком угловатым, глаза – недостаточно большими и слегка раскосыми, нос, напротив, казался чересчур велик, а уж темные волосы и брови напоминали ей и всем окружающим, что она чужачка. Но в это утро девушка на удивление нравилась себе. Да и румянец на щеках проступал даже через закопченную злым весенним солнцем кожу. Улыбнувшись смуглянке в ведре, Гнеда легонько шлепнула по воде ладонью, и ее образ разошелся колеблющимися кругами.

Вернувшись в дом, Гнеда как следует вымела печь и помогла Твердяте скинуть на под пять пухлых хлебов, которые хозяйка успела сотворить из кислого ноздреватого теста. Потом в четыре руки убрали избу, вычистили дресвой[17] полы и хорошенько выскребли стол ножами. Перетряхнули постели и завели квашню на вечерние пироги. До завтрака они успели еще расстелить на росной траве холсты, а когда проснулись малыши, их уже ждали на столе вчерашние щи с ржаным караваем. Пчелка удивленно приподняла бровь, увидев свою новую сестру, распоряжающуюся по дому, словно это она, Пчелка, была у нее в гостях.

Дети, и так почти не дичившиеся незнакомки, вскоре совсем освоились с ней, и не успела Гнеда оглянуться, как одни уже сидели у нее на коленях, а другие прыгали около, принося на похвальбу кто игрушку, кто глиняную свистульку. Старшему мальчику минуло десять, и он уже смотрел маленьким мужичком. Мать поручила ему важное дело – отнести пахарям горячее в поле, и он с многозначительным видом ждал, пока она приноравливала ему на плечо жердь с привязанными с обеих сторон горшочками.

День утекал как сквозь пальцы в заботах, которые Гнеда со странной радостью разделяла с Твердятой. Словно старалась наверстать все то, чего была лишена в сиротстве. В Перебродах девушка то и дело подвязывалась на разные дворы – где посидеть с малыми ребятами, где напрясть пряжи, где помочь с обмолотом, где прополоть, и уж обязательно проводила все лето на сенокосе и жатве. Но все это было приработком, службой для чужих людей, теперь же Гнеда впервые чувствовала себя дома, в семье.