Псы войны

«От денег он отказался… — Александр Васильевич вспомнил, как уже после потери пяти миллионов предлагал Клочкову еще миллион, преклоняясь перед его упорством. Но чекист снова отказался. — Дурак, самый настоящий дурак. Из-за кого ломал копья, жизнь положил на плаху? Из-за конченых наркоманов, отребья, нелюдей, которые мать родную убьют из-за порции яда. А он семью осиротил, бросил один на один с нынешним сумасшедшим веком. Как всегда, понадеялся на помощь государства. Как же, поможет оно. Любой сторожевой пес хорош, когда живой, дохлая собака уже никому не нужна».

После такой мысленной дискуссии Логинов почувствовал себя намного лучше, считая, что спор с мертвым полковником выиграл. Он даже решил отправить семье покойного чекиста несколько тысяч долларов. Но потом передумал, подобный жест можно рассматривать как слабость, сожаление о содеянном. «Пусть о них заботится их государство».

За время своего перевоплощения из честного человека сперва в курьера преступной группировки, а затем и в ее главаря Александр Васильевич сделал много открытий для себя, позволивших ему в будущем создать мощный синдикат, на одну треть занимающийся легальным бизнесом. Главным правилом жизни Логинова было — ничего не доверять подчиненным, все делать самому. И второе — никогда не покидать свой офис с большой свитой, особенно если требуется длительное путешествие по стране. Он никогда не предупреждал о своем отъезде или возвращении. Предпочитал брать с собой в поездку лишь одного-двух советников.

Логинов уже собирался принять ванну, когда в дверь постучали. Вошел Алик, следом за ним Эйнштейн. Впрочем, это прозвище аспирант Курин носил незаслуженно, он не был физиком, но даже в химии, которую изучал не один год, он не был гением. Так, посредственность. Но в чем Курин был силен, так это в организации: стоило Логинову найти его одного, как дальше Курин отыскал медиков, химиков, людей поистине талантливых, но зажатых в тисках хронического безденежья. Даже когда для создания перегонной установки потребовались физики и механики, Курин тоже отыскал их без труда.

— Через три дня, — не здороваясь с Эйнштейном, заговорил Логинов резко, как будто тот был виноват в срочной эвакуации из Чечни и в полугодовом безделье на окраине Ростова, — через три дня в Ростов прибудет самолет, зафрахтованный Владивостокским целлюлозным комбинатом. Этот лайнер доставит вашу группу на Дальний Восток. Вас там встретят и обустроят. Сразу же начните монтаж перегонно-концентрирующей установки. Вы поняли, Курин?

— Да, — вытянувшись по-военному, кивнул Эйнштейн. Будучи неглупым человеком, химик-неудачник сообразил, во что вляпался, и хорошо понимал, что живет, пока работает; как только он не сможет или не захочет работать, с ним будет покончено. А жить хотелось.

— Ну как, у вас все в порядке? — сменив тон, спросил Логинов.

Три дня назад он звонил из Чечни во Владивосток Улдузову, приказал Ахмеду прислать самолет в Ростов и обеспечить ученых всем необходимым. Сейчас ему был позарез нужен концентрированный героин. Брусок этого зелья будет стоить дороже золота. Часть наркотика, получаемая из Китая, будет концентрироваться, переправляться в Америку и там складироваться, дожидаясь своего времени, как золотой запас. В конце концов, нужно быть готовым к любым перипетиям.

— Все в порядке, наши люди всем довольны, — донесся до Логинова голос Эйнштейна. Руководитель исследовательской группы боялся сообщить шефу, что большинство ученых глухо сидят на игле и без дозы не могут не то что работать, вообще ничего не соображают. Благо зелья у них полно.

— Вот и славно, — Александр Васильевич похлопал Эйнштейна по плечу. — Возвращайтесь обратно, готовьтесь к перелету. И смотрите, ничего не забудьте из документации.

— Как можно.

— Ну, это как предупреждение. — Логинов повернулся к телохранителю: — Алик, проводи ученого.

* * *

Очередную смену генсеков в стране учитель Александр Васильевич Логинов из провинциального городка Обнинска Калужской области никак не воспринял. Мало ли их менялось за последнее время.

Антиалкогольная программа нового генсека тоже не произвела впечатления на преподавателя истории, впрочем, как и знаменитое горбачевское «ускорение». Все это уже когда-то было.

Новый термин «перестройка» и вовсе вызвал скептическую улыбку неглупого провинциала: «Сталин тоже начинал с перестройки, а закончил кровавыми репрессиями, истребив лучшую часть интеллигенции. А этот, видно, решил покончить с оставшимися». Объявленная же «гласность» сперва вызвала у Александра Васильевича недоверие: «На дешевку ловят недовольных, дескать, пишите, сообщайте, у кого что наболело, а мы примем меры. Как же, примете против тех, кто писал».

Но время шло, а репрессий все не было, в газетах появлялись публикации о злодеяниях НКВД в годы репрессий, затем добрались до ЧК в годы Гражданской войны. И уже вовсю начали трезвонить о революционных лидерах. Ленин — разлагающийся сифилитик, помешанный на красном терроре в отместку за казнь «брата Сашки», Дзержинский — наркоман, Сталин — агент царской охранки.