ПСС, т.1

Чрезвычайно верно замечание автора, что «в русской истории зависимость (юриди­ческая и экономическая) непосредственных производителей от господ встречается нам чуть не с первых страниц, как исторический спутник идиллии «народного производст­ва»» (81). В эпоху натурального хозяйства крестьянин был порабощен землевладельцу, он работал не на себя, а на боярина, на монастырь, на помещика, — иг. Струве с пол­ным правом противопоставляет этот исторический факт россказням наших самобыт­ных социологов о том, как «средства производства принадлежали производителю» (81). Эти россказни представляют из себя одно из тех искажений русской истории в угоду мещанской утопии, на которые так щедры были всегда народники. Боясь прямо взгля­нуть на действительность, боясь назвать это угнетение его настоящим именем, они об­ращались к истории, изображая дело таким образом, что принадлежность средств про­изводства производителю была «исконным» началом, «вековым устоем» крестьянского труда и что современная экспроприация крестьянства объясняется поэтому не сменой феодального прибавочного продукта буржуазною сверхстоимостью, не капиталистиче­скою организацией нашего общественного хозяйства, а случайностью неудачной поли­тики, временным «отклонением от пути, предписываемого всею историческою жизнью нации» (г. Южаков, цитировано у П. Струве, с. 15). И эти вздорные побасенки не сты­дились рассказывать про страну, в которой только очень недавно прекратилась крепо­стническая эксплуа-

Даже еще нельзя сказать, чтобы окончательно прекратилась. С одной стороны, мы имеем выкупные платежи (а известно, что в них вошла не только цена земли, но и выкуп крепостного права); с другой стороны, например, отработки крестьян за «отрезные земли» — прямое переживание феодального спо­соба производства.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА 447

тация крестьянства в самых грубых, азиатских формах, когда не только средства произ­водства не принадлежали производителю, но и сами производители очень мало отлича­лись от какого-нибудь «средства производства». Г-н Струве очень метко противопола­гает этому «слащавому оптимизму» резкий отзыв Салтыкова о связи «народного про­изводства» и крепостного права, о том, как «изобилие» эпохи «вековых устоев» «выпа­дало только [это заметьте] на долю потомков лейбкампанцев¹²⁴ и прочих дружинников» (83).

Далее, отметим следующее замечание г. Струве, определенно касающееся опреде­ленных фактов русской действительности и содержащее чрезвычайно верную мысль. «Когда производители начинают работать не на местный, точно отграниченный, а на отдаленный и неопределенный рынок, и развивается конкуренция, борьба за рынок, то эти условия приводят к техническому прогрессу... Раз возможно разделение труда, оно должно быть проведено как можно шире, но, прежде чем производство реорганизуется в техническом отношении, влияние новых условий обмена (сбыта) скажется в том, что производитель попадет в экономическую зависимость от торговца (скупщика), и в со­циальном отношении этот момент имеет решающее значение. Это упускают из виду наши «истинные марксисты» вроде г. В. В., ослепленные значением чисто техническо­го прогресса» (98). Это указание на решающее значение появления скупщика — глубо­ко верно. Решающим является оно в том отношении, что безусловно доказывает уже наличность капиталистической организации производства, доказывает применимость и к России положения, что «товарное хозяйство — денежное хозяйство — есть хозяйство капиталистическое», создает то подчинение производителя — капиталу, из которого не может быть иного выхода, кроме самодеятельности производителя. «С того момента, что между потребителем и производителем становится капиталист-предприниматель, — а это неизбежно при производстве на широкий и неопределенный рынок, — мы име­ем перед собой одну из форм капиталистического

448 В. И. ЛЕНИН