Внезапность их маневра обеспечила им необходимую фору. Майк оглянулся через плечо. Толпа, словно бы вся до единого, гналась за ними. Билл, извлеченный из-под кабатчика, возглавлял погоню. С отставанием на секунду бежала компания из троих, а затем гурьбой все остальные.
В таком порядке они достигли дороги.
Примерно в пятидесяти ярдах дальше стоял трамвай. При обычных обстоятельствах он, скорее всего, уехал бы задолго до того, как Псмит и Майк успели бы достичь его, но кондуктор с любовью к спорту в крови увидел что-то вроде финиша марафона и не только не подал сигнала трогаться, но вышел на дорогу, чтобы ничего не упустить, а также окликнул водителя, который не замедлил присоединиться к нему. Пассажиры на крыше повскакали с мест полюбоваться нежданным зрелищем. Раздались крики ободрения.
Псмит и Майк достигли трамвая, имея десять ярдов в запасе, и, будь он готов тронуться, все обошлось бы. Но Билл и его друзья прибыли, когда вожатый и кондуктор все еще стояли на дороге.
Ситуация теперь обрела сходство с Горацием на мосту. Псмит и Майк повернулись отражать врагов на подножке трамвая. Билл, на три ярда опережавший остальных, стащил с нее Майка и вместе с ним повалился на дорогу. Псмит, чье достоинство несколько пострадало от того, что его головной убор сбился набок, спустился как раз вовремя, чтобы перехватить подбегавших.
Псмит как кулачный боец, несколько утратил невозмутимую величавость, характеризовавшую его в более мирные минуты, но, бесспорно, он был эффективен. Природа обеспечила ему большую дальность ударов и легкость ног, поразительную для человека его роста, а на каком-то этапе своей карьеры он, видимо, постиг, как действовать руками. Первый из подбежавшей троицы, владелец трости, имел несчастье налететь прямо под удар левой Старого Итонца. Удар этот пришелся в самую пору, а сила его вкупе со скоростью, с какой бежала его жертва, уложила тростевладельца на мостовую. Там он перевернулся, сел и дальнейшего участия в происходящем не принимал.
Остальные двое атаковали Псмита разом с обеих сторон. В процессе левый споткнулся на Майке с Биллом, которые все еще выпутывались друг из друга, и упал, предоставив Псмиту свободу сосредоточиться на втором, долговязом хлипком отроке. Отличительными его чертами был длинный нос и светло-желтый жилет. Псмит левой ударил его по первому, а правой — по второму. Долговязый отрок забулькал и столкнулся с Биллом, который вырвался от Майка и, пошатываясь, поднялся на ноги. Билл, получивший во время своего интервью с Майком на дороге второй удар по глазу, пребывал в некоторой растерянности. Ошибочно приняв долговязого за врага, он незамедлительно врезал ему в область подбородка, и только-только уложил его, когда официальный голос произнес:
— Э-эй, что тут еще такое?
Не существует более действенного одергивания в схватке, нежели «что тут еще такое?» лондонского полицейского. Билл отказался от своего намерения растоптать поверженного, и тот сел, молча моргая.
— Что тут еще такое? — снова вопросил полицейский. Псмит, придав своему головному убору положенную позицию, взял объяснение на себя.
— Прискорбное происшествие, констебль, — сказал он. — Случай необузданного рукоприкладства, увы, слишком обычного для наших лондонских улиц. Эти двое, возможно до этой минуты закадычнейшие друзья, из-за чего-то ссорятся, вероятно, из-за сущего пустяка. И что далее? Они рукоприкладствуют, они…
— Он меня стукнул, — сказал долговязый отрок, утирая лицо носовым платком и тыча обличающим перстом в Псмита, каковой созерцал его сквозь монокль взглядом, тепло сочетавшим жалость и порицание.
Тем временем Билл, неустанно кружа в очевидном уповании обойти Блюстителя Закона и вновь схватиться с Майком, дал волю потоку красноречия, и шокированный констебль попрекнул его.
— Заткнись, — закончил человек в синей форме. — Заткнись, слышишь.
— Рекомендую поступить именно так, — сказал Псмит доброжелательно. — Констебль советует это в ваших лучших интересах. Как человек тонкого вкуса и большого опыта, он знает, что лучше. Его совет хорош, и ему надо последовать.
Констебль словно только теперь обратил внимание на Псмита. Он обернулся и уставился на него. Хвалы Псмита его не смягчили. Взгляд его был подозрительным.
— А вы-то тут причем? — холодно осведомился он. — Этот тут говорит, что вы его ударили.
Псмит небрежно махнул рукой.
— Исключительно в целях самозащиты, — сказал он. — Исключительно в целях самозащиты. Что еще мог бы сделать человек не трусливого десятка? Всего лишь поглаживание, чтобы предупредить агрессивный выпад.
Полицейский помолчал, взвешивая «за» и «против». Он достал блокнот и пососал свой карандаш. Затем призвал кондуктора трамвая в свидетели.
— Мозговитый и достойный восхищения шаг, — одобрительно сказал Псмит. — Этот закаленный честный человек, чуждый словесным хитросплетениям, изложит нам попросту, что произошло. После чего, полагаю, сей трамвай, — как ни мало мне известно о повадках трамваев — должен будет отбыть сегодня куда-то там. Я бы порекомендовал нам всем разделиться и разойтись.