Психолог, или ошибка доктора Левина

– Только вы в монастыре не говорите, что у нас были, – вдруг попросила матушка, понизив от волнения голос.

– Почему? – поразился Лева.

– Да как вам сказать… Шибко они нас не любят. Мы же для них конкуренты. Потом опять же тяжба идет… Говорят, что из монастыря все эти иконы унесли, ну, в свое время. Когда его закрыли, после революции. Кто теперь разберет?

Матушка пошла домой, проваливаясь в снег. Лева сфотографировал, как она уходит. Он знал, что из этого снимка ничего не выйдет. Будет маленькая спина среди маленьких домиков, заборов, столбов, сугробов. Больше ничего. Но все равно не смог удержаться.

* * *

Когда Марина собирала Леву в дорогу, они долго ругались насчет фотоаппарата.

– Да зачем он тебе? Потеряешь все равно! – говорила Марина, вертя в руках старую японскую мыльницу. – И пленки у тебя нет…

– Есть пленка. Должна быть, – уверенно говорил Лева, роясь в письменном столе. – Вот пленка. Я же знаю, что есть. А ты говоришь – нет.

– Я не понимаю, зачем ты едешь, – тихо сказала Марина. – Отдыхать, что ли? Фотографировать красоты природы? Вы же бежите сломя голову. И от кого? Два болвана.

– Три болвана, – поправил ее Лева.

– Ну да. Два болвана и маленький болванчик. Вместо того чтобы поговорить с женщиной, утешить ее, обласкать, успокоить… Вы бежите. И еще фотоаппарат с собой берете. Герои.

– Это твой прокуратор присоветовал, забыла? – сказал Лева. – И твой отец Василий. А насчет утешить – уже поздно. Может, и надо было утешить, но уже поздно.

– Дурак ты! – сказала Марина. – Никогда это не поздно. Ну ладно, спасайся бегством, психолог хренов. Сними хоть с Петькой побольше кадров. Я потом, когда все кончится, Даше эти кадры отдам. Не трать пленку на абстрактные виды. А то я тебя знаю…

На самом деле Лева боялся признаться Марине, что фотоаппарат он берет в целях камуфляжа. Чтобы они втроем хоть как-то походили на туристов. Леве не признавался, даже себе, не то что Марине, что с самого начала, когда они решили ехать, он постоянно пребывал в страхе, просчитывал варианты – не вызовет ли подозрения вся эта их группа, два старых мужика и маленький ребенок, не начнутся ли на них гонения прямо там, в пути.

* * *

Минивэн со страшным рычанием заполз на монастырский холм. Теперь от белоснежной ограды их отделяли лишь древний широкий ров и деревянный мост. Водитель Гена поставил машину на правильное место, но в монастырь идти наотрез отказался.

– Вы идите, идите… – сказал он застенчиво, но твердо. – Я там уже был. Я лучше в машине посижу.

Сначала они позвонили в одни ворота, там не открыли, потом обошли монастырь, позвонили в другие. С Волги дул сильный ветер, ноги в ботинках стали замерзать, дамы мрачно шутили, что экскурсия, в общем-то, уже окончена.

Но вдруг ворота заскрипели, и в окошечке появилось испуганное лицо в черном платке.

Постепенно стали выясняться всякие подробности: что, во-первых, зря звонили в разные ворота, надо было в одни, что матери-настоятельницы сейчас нет, а без ее благословения экскурсии не проводят, что с обедом опять же надо выяснять, потому что мать-настоятельница в отъезде, а готовят здесь, сами знаете, на определенное количество людей…

Наконец выяснилось, что все в порядке. Можно идти. Женщинам выдали простые ситцевые юбки в голубой цветочек. Юбки просто завязывались на боку, и Лева сразу вспомнил, как во время одного летнего отпуска бледный монах на острове Бали надевал на них с Лизой зеленые юбкисаронги перед входом в храм… Очень похоже. Правда, в том храме были обезьяны, священные животные, которые сидели на островерхих храмовых крышах целыми семьями.

Саронг на Бали был такой же нелепый и трогательный, как и эти юбки на закутанных дамах. А тут об обезьянах нелепо было даже думать.

Им дали экскурсовода, монахиню Наташу, лет двадцати, опять же с миловидным круглым лицом и очень ясными серыми глазами, и Наташа повела экскурсию в первый из семи или девяти монастырских храмов – единственный, в котором было натоплено, и к тому же самый древний. Там были низкие сводчатые потолки и висела всего одна икона – Богоматерь с младенцем, новодел.

Леву поразила такая деталь: в углу этих жарко натопленных палат сидела старая монахиня, лет восьмидесяти, и, шевеля губами, читала огромную толстую Библию. Вдруг она почувствовала его взгляд и подняла глаза поверх очков – взгляд был ясный, свежий, пронзительный и… застенчивый. Они оба смутились. Лева отвел глаза и стал рассматривать иконы.

Наташа вела экскурсию:

– На этой иконе изображена, как вы видите, пресвятая богоматерь и ее сынок, Исус Христос. В левой части иконы…

Лева понял, что Наташа часто водит школьные экскурсии, и отключился. Ноги и не думали согреваться, печное тепло бросилось в голову, а в голове колом сидела мысль, что вопрос с обедом так до сих пор и не решен.

* * *

От четырехчасовой дороги, от холода и некоторого одервенения Лева не сразу сообразил, что мать-настоятельница, Александра, к которой они, собственно, и приехали, отсутствует в монастыре. И неизвестно, когда появится.

Стокман отозвал его в сторонку и прошипел: