В этом отношении особенно поучительными являются опыты Броун-Секара над морскими свинками, у которых он вызывал припадки падучей с помощью перерезок n. ischiadici (седалищного нерва) или части спинного мозга. Падучные приступы у них вызывались или самостоятельно, или с помощью раздражения особого чувствительного падучеродного (эпилептогенного) пояса в области тройничного нерва. При этом оказалось, что эпилепсия, вызванная в данном случае экспериментальным путем, передавалась по наследству, обнаруживаясь теми же проявлениями. Точно так же по наследству передавался будто бы и птоз глаза (опущение его верхнего века), вызванный перерезкой шейного симпатического нерва.
В позднейшее время исследования Броун-Секара над падучей получили подтверждение при экспериментальных работах Оберштейнера и Гутникова. Правда, эти исследования не остались без возражений, особенно со стороны Соммера, но все же не могут быть признаны достаточно убедительными доводы противников унаследования приобретенных признаков болезненного характера. Ведь факты такого же рода из патологии человека у каждого невропатолога и психиатра под рукой. Достаточно просмотреть генеалогические таблицы эпилептиков, чтобы убедиться, что эпилепсия, будучи приобретена родителями в течение своей жизни под влиянием тех или других условий, легко передается в потомство. То же мы имеем и относительно многих душевных и нервных болезней.
Можно было бы привести целый ряд фактов из области нервной и душевной патологии, которые не оставляют сомнения в том, что нервно-психические болезненные расстройства, приобретенные в течение жизни субъекта, могут передаваться потомству, и притом, как показывают наблюдения, они появляются нередко в течение многих последующих поколений[48].
Но если болезненные расстройства организма, приобретенные в течение жизни того или другого организма, могут передаваться по наследству, то спрашивается, почему должны составлять в этом отношении исключение другие особенности, приобретаемые организмом в течение жизни, как, например, гипертрофия или атрофия органов, обусловленные упражнением или недеятельностью?
Очевидно, что для отрицания этого нет никаких достаточных оснований, и потому, руководясь вышеизложенными данными, мы полагаем, что положение, будто бы особенности, приобретаемые организмом в течение жизни, и особенно с раннего его возраста, не могут ни при каких условиях передаваться потомству, как полагают неодарвинисты с Вейсманом во главе, вопреки идеям самого Дарвина, не имеет в пользу себя, по крайней мере, достаточных фактических данных.
Во всяком случае есть много оснований полагать, что влияние нервной системы, и в частности психической сферы, на организацию вообще и, между прочим, упражнение, лежащее в основе приспособительной работы индивидуальной организации, не может быть вполне исключаемо от деятельных факторов эволюции организмов.
При постоянном повторении одного и того же приспособительного акта приобретаются в этом отношении своего рода привычные движения, обусловленные выработкой путем долгого упражнения совершенно специальных механизмов в нервной системе в форме проторенных путей специального рода. Вследствие этого передача и закрепление таких актов в потомстве может происходить благодаря наследственной передаче готовых нервных механизмов, которые облегчают существенным образом выработку и приобретение подобных же актов в ряде последующих поколений. Таким образом могут, например, получить объяснение передаваемые из поколения в поколение инстинктивные проявления, играющие, без сомнения, немаловажную роль в развитии организмов.
Что касается того процесса, который состоит в преобразовании в личных интересах окружающей природы и который играет хотя и косвенную, но также немаловажную роль в развитии организмов, то и здесь, очевидно, мы имеем дело с закреплением в потомстве достигаемых результатов прежде всего путем непосредственного подражания и прямого воспитания, что может быть доказано целым рядом фактов и наблюдений из мира животных, снабженных нервной системой[49].
В заключение заметим, что в вопросе о передаче по наследству нужно иметь в виду одно важное обстоятельство: клинические наблюдения учат, что патологическая наследственность caeteris paribus[50] обнаруживается в гораздо более тяжелой степени в том случае, если оба родителя обнаруживают сходственные болезненные процессы, нежели в том случае, когда один из родителей обнаруживает болезненное состояние, тогда как другой представляется здоровым. Так наследственность представляется наиболее неблагоприятной для потомства в том случае, если оба родителя представляют те или другие уклонения от норм в отношении психической сферы или нервной деятельности. В этом случае в потомстве, по крайней мере у отдельных членов семьи, болезненные особенности родителей обнаруживаются в усиленной степени, вследствие чего такую форму наследственности, по нашему мнению, правильнее всего следовало бы называть усиливающею наследственностью.