Психи

Роман тут же останавливается, и я с разбегу врезаюсь ему в спину, больно ударяясь. Он поворачивается и отпихивает меня назад, его острый взгляд устремляется на меня, и я понимаю, что еще слишком рано для его задумчивой задницы.

— О, спасибо, блядь? — Требует он, выплевывая мои слова обратно и заставляя меня осознать, насколько глупыми они были, хотя нет ничего глупее той чуши, которая вылетела из моего рта прошлой ночью. Но когда я в ударе, прикусить язык почти невозможно.

Мои глаза расширяются, когда я смотрю на него, и чем дольше я отвечаю, тем больше он недоумевает. И, черт возьми, такой человек, как Роман, с этим страшным, как черт, шрамом на лице, позволяющий высокомерию и уверенности исчезнуть всего на секунду, — это самая грубая эмоция, которую я когда-либо испытывала от него. На мгновение он кажется почти человеком, и, не буду врать, это пугает меня до усрачки.

— Я просто… — Я делаю вдох, пытаясь придумать, как объяснить свое облегчение от того, что это он ворвался в мою камеру пыток, а не его братья. — Я ожидала Маркуса. Ну, знаешь, после всей этой истории с ножом в руке. Я подумала, что у него припасено для меня что-то особенно жестокое.

Он прищуривает глаза и, кажется, придвигается ближе, но при этом не сдвигается ни на дюйм.

— Поверь мне, императрица, — бормочет он, и его глубокий голос эхом разносится по комнате. — Он пришел бы, но я не думаю, что он тот, кого тебе нужно бояться.

Его глаза мерцают тьмой, и холод пробегает по моим плоти при мысли о том, насколько хуже все может быть, но прежде, чем это может перерасти во что-то большее, хватка Романа возвращается к моей руке, и он тянет меня к двери.

— Какого хрена, по-твоему, ты делаешь? — Требую я, и мой сонный голос делает мое требование чуть менее угрожающим и больше похожим на визг котенка, требующего немного холодной воды.

Роман кряхтит и сильно тянет, швыряя меня в открытую дверь, прежде чем упереться рукой мне в поясницу и подтолкнуть.

— Иди, — приказывает он с той же властностью, с какой отдает приказы своим тупоголовым братьям.

Я закатываю глаза и позволяю своему флагу тупой сучки свободно развеваться.

— Да ладно, ублюдок, — огрызаюсь я, демонстрируя свое отношение, когда начинаю двигать задницей по длинному коридору, но что я могу сказать? Я провела большую часть ночи, беспокоясь о том, что Маркус войдет, после того как поняла, что у меня недостаточно сил, чтобы закрыть дверь. Она оставалась широко открытой всю ночь, оставляя меня совершенно беззащитной, именно так Роман смог проникнуть без предупреждения. — А ты думал, что я собиралась делать? Ползти?

Рука Романа чуть сильнее давит мне на спину, и я решаю, что сейчас, вероятно, самое подходящее время закрыть рот и двигаться немного быстрее.

Мы идем по длинному темному коридору, и с каждым нашим шагом я все больше осознаю мужчину, стоящего у меня за спиной. Не знаю, что на меня нашло за последние двенадцать часов. Я вела себя разумно, пока не решила пошарить по их дому, ну… в основном. Может быть, весь этот опыт с лабиринтом щелкнул выключателем внутри меня, и я начала бороться с огнем огнем. Честно говоря, я не знаю. Это опасная игра, но по какой-то причине Роман ведет себя не так, как я ожидала.

Как будто эта пламенная чушь, которую я им несла, заинтриговала Романа, но не в хорошем смысле. Я думаю, может быть, он списал меня со счетов как безнадежного человека, с которым не стоит играть, но внезапно он присматривается ко мне внимательнее, и мне это не нравится.

Роман обходит меня, чтобы открыть тяжелую деревянную дверь между коридорами, и через несколько мгновений мы поднимаемся по крутым бетонным ступеням в открытый бальный зал. Я иду направо, но вместо этого рука Романа обвивается вокруг моего предплечья и тянет меня влево.

Я взволнована. Парни никогда раньше не вели меня таким путем. Вчера я прошла в этом направлении, но это было из-за шпионажа, который я устроила, а не потому, что они намеренно хотели, чтобы я была здесь.

— Что происходит? — Требую я, когда его рука возвращается прямо к тому месту в центре моей спины и подталкивает меня вперед.

Роман не утруждает себя ответом, и мое раздражение растет. Я сжимаю челюсть, и обнаруживаю, что замедляюсь, когда мы приближаемся к закрытой двери. Я качаю головой, интуиция подсказывает мне, что последнее, чего я хочу, — это войти в эту дверь, но давление Романа на мою спину делает невозможным остановиться.

Мы подходим к двери, и когда он наклоняется, чтобы повернуть ручку, я вырываюсь, как гребаная ракета. Мои ноги ударяются о старую плитку, и я уворачиваюсь от тела Романа, прежде чем бежать обратно, тем путем, которым мы только что пришли. Я отбегаю от него на три шага, когда его быстрые рефлексы заставляют его пальцы сомкнуться вокруг моего запястья и притянуть меня обратно к его твердой груди.