— Там, на арене, ты таким и казался. — Девушка посмотрела на меня исподлобья. — Скажи, Карганов действительно просто атаковал тебя ментально? Не подумай, но спрашиваю я потому, что тогда ты как будто пришёл в бешенство, с трудом себя контролируя. Весь этот огонь, останавливающийся у его кожи, лёд, высекающий искры у него в ногах…
И напрямую спросила, хитрая какая. Совру сейчас — потом, если правда раскроется, окажусь совсем уж наглым лжецом. Но и напрямую говорить что и почему у меня желания нет, даже если в её глазах «праведный гнев» меня только украсит. Это извращенец вроде меня может получать удовольствие от ощущения или эмоций, если те просто достаточно уникальны. Обычным же людям негатив строго противопоказан, ибо ментальное здоровье — это штука, которую можно угробить за день, и не восстановить за всю последующую жизнь.
— Это был достаточно специфический удар, Ксения. Напрямую связанный с тобой, и потому легко выбивший меня из колеи. — Благо, её эмоциональный фон после этого не слишком изменился. Что-то негативное промелькнуло, но быстро схлынуло под напором ожидания, нетерпения, интереса, симпатии и любопытства.
— Ты сказал об этом так, будто я представляю для тебя какую-то особую ценность…
Нет, если я проигнорирую такой намёк, то это будет сродни тому, что я признаюсь в отсутствии интереса к своей подопечной. Или выставлю себя идиотом, что ещё хуже для моего неописуемого самолюбия.
— Потому что так и есть. Ты мне нравишься, и отступать я не собираюсь. Просто действую осторожно, мягко и понемногу…
Ксения прыснула в кулачок:
— Прямо уж понемногу?
— Кое-где переборщил, но не в этом суть. — Что ж, по крайней мере меня не послали, и в эмоциях я такого желания не уловил. Зато радости и тепла там было хоть отбавляй. Меня аж разморило. — Я не хочу, чтобы симпатия, если такая возникнет с твоей стороны, брала начало в моей тебе помощи. Потому что это забудется, и останется лишь настоящее отношение к человеку.
— Это… логично. Но недостижимо. — Наставительно сказала улыбающаяся Ксения. — Все поступки отражаются на взаимоотношениях людей, но некоторые, как ты и сказал, забываются, а некоторые — словно костёр, продолжают гореть, пока в них подбрасывают дрова. Может, твоё решение заступиться за никому не нужного человека будет как раз таким поступком?..
Я чуть поморщился: не понравилась мне формулировка про ненужность, но оспорить было нечем. Я не видел, чтобы у Ксении оставались друзья. Не слышал про родственников, которые или были уничтожены, или открестились ото всяких связей с фамилией Алексеевых. А говорить про то, что она нужна мне… слишком вульгарно.
— Может. — Я задумчиво посмотрел на не слишком высокий, массивный шпиль уже отреставрированного, но ещё не «запущенного в работу» здания. На самой верхушке имелся достаточно просторный балкончик, с которого наверняка открывался шикарный вид. — Ты же аэрокинет, верно?
— Да. И ты слишком хитро улыбаешься. Только не говори, что хочешь забраться на часовую башню?..
— Хорошо, не буду. Потому что ты уже всё сказала. — Я подхватил себя телекинезом, убедился в том, что предел контроля остался всё так же далеко — и аналогичным образом приподнял тихо пискнувшую девушку, которая, впрочем, страха не показывала. Только светилась позитивными эмоциями, как лампочка, да требовательно смотрела на эту самую часовую башню. Часов-то на неё как раз и не повесили, а назначение круга «под часы» я вот так сходу не определил. Ну круг и круг, ни цифр, ни выделения цветом…
— И не скажешь, что ты пробудился на днях. — Сказала Ксения, силясь перекричать пока ещё слабый шум ветра. Забавно, но левую руку от меня она не убрала, и теперь как будто бы держалась за моё предплечье. — Я тоже могу летать, но недолго и точно не с кем-то!..
— Как-то так вышло. — Всего лишь просуществовал наедине с собой пару веков, подумаешь. Удивительно вообще, что я не стал овощем и что-то от этого заточения приобрёл. — Так…
Я первым перелетел через перила, убедился в том, что тут можно стоять без опасения свалиться вниз, и приземлил рядом свою спутницу, подав ей руку так, словно она выходила из кареты. В каком-то смысле так оно и было, ибо полёт я организовывал максимально безопасным образом. Даже если бы в нас сейчас влетел вертолёт, чёрта с два он бы кому-то навредил.
Я неплохо учусь, а Синицын отлично объяснял, и не отмалчивался там, где дело касалось реально нужных в жизни вещей.
Открывшийся нам вид с высоты в двадцать метров оказался более, чем восхитительным. Он буквально перехватывал дух, ибо видели мы и далёкую громаду центрального здания академии, и парк, зелёным морем простирающийся на многие километры. Дороги и тропинки казались отсюда жилами в плоти великана, а блестящая в лучах тянущегося к горизонту солнца водная гладь заставляла щуриться, то и дело переводя взгляд на пушистые, низко летящие облака. Или шуршащие изумрудные кроны деревьев, среди которых можно было разглядеть всякую мелкую дикую живность вроде белок.