Пси

И он пошёл. На заплетающихся ногах добрался до поезда. Там никого не было: только из палаток доносились приглушённые стоны и крики. Андрей, впервые в одиночестве, открывал дверцы вагончиков. Доставал пакеты и банки дрянных консервов, совал за пазуху пачки сигарет, раскладывал по карманам упаковки с печеньем. Набрал каши, уже остывшей, комковатой, и потащился домой.

На обратном пути ему встретился психот. Шатающийся, с мутными от боли глазами, к поезду шёл один из уголовников. Андрей посторонился, но тот не обратил никакого внимания. В душе мелькнула гаденькая радость — ага, и тебе гаду досталось! Но быстро прошла — каждый шаг отдавался ноющей болью, не оставляя места для других чувств.

Утром приезжал состав-труповозка, забрать сгоревших в пламени блокатора. Завтрак, во время которого психоты даже не ругались за взятую лишнюю порцию каши. Снова инъекция и огонь, жгущий пси-массу. Обед, на который никто не приходил. Ужин, для тех, кто смог пережить день. И долгая ночь, полная кошмаров. Колесо, в котором психоты бежали на выживание. Мельница боли, как обозвал эти дни Иван.

— Надо помогать другим.

Иван тормошил Андрея, только что пришедшего в себя.

— Поднимайся, Трава, мы должны их поддержать. Ты сильный, ты сможешь!

Он не хотел мочь. Не желал вставать. Даже мечтать о смерти, и то не было сил.

— Вперёд!

Голос Ивана теребил, держал за шкирку, вёл к другим палаткам. Они приносили воду, поили бесчувственных психотов. Помогали встать или поднимали с пола. Держали за руку тех, кто стонал и плакал от боли.

В память Андрея врезалась девушка. Голая, с выпирающими ребрами, она тряслась как в лихорадке, билась на грязных досках нар. Они укутали её, влили в рот немного воды. А к вечеру опустили веки и накрыли с головой чьим-то спальником.

Три недели длилась агония на дыбе блокатора. За это время психоты или свыкались с ним или умирали. Те, кому повезло, возвращались к подобию жизни. Снова ходили по ЛИМБу, молчали, забирая пайку, замыкались в своих страданиях. Их пси-масса, обожжённая и раздавленная, не могла вырваться за стены блокатора. Они всё глубже тонули в безысходности.

Только Иван выдёргивал их из апатии. Каждый день он затаскивал в центральную палатку несколько психотов. Шептался с ними в углу, раздавал улыбки, отчески подбадривал. Андрея их шушуканье раздражало.

— Что ты задумал? Бунт?

В ответ Иван рассмеялся.

— Рано дергаться против “чёрных”. Сначала выведем дрянь изнутри.

Андрей не верил. Как изменить хоть что-то, если вокруг только смирившиеся калеки?

Весна пришла ранняя. Становилось всё теплее, почти по-летнему. Как будто природа сжалилась и подыгрывала несчастным психотам. Поздно вечером, Андрей вышел из палатки, глубоко вдохнул и понял, что не уснёт, если не искупается прямо сейчас. Взял полотенце, кусок пахнущего дёгтем тёмного мыла и пошёл в санитарный блок.

Пустая душевая пахла дождем и плесенью. Андрей разделся, повесил одежду на гвоздь, торчащий из стены, встал на дощатые мостки. Открыл кран и быстро помылся под ледяными струями. Растёрся полотенцем, пока замёрзшая кожа не стала гореть приятным огнем.

Он успел одеться, когда в душевую ввалился один из “хозяев” лагеря. Жилистый дядька с седыми висками. Оттопырив губу, он окинул взглядом Андрея, и шагнул навстречу.

— Чё, спрятался за своего Захарова и доволен? Считаешь, не сможем вас по одному выцепить?

Не желая связываться, Андрей попытался обойти неприятного типа. Но дядька заступил ему дорогу. Воняющий бормотухой, которую гнали в лагере пара ушлых психотов, с мутным взглядом, уголовник вызывал отвращение.

— Не хочешь говорить? Так я тебя заставлю.

Он толкнул Андрея в грудь.

— Молчишь, падла? Сейчас научу отвечать, когда спрашивают.

Тяжелый кулак врезался в скулу. Андрей отлетел, рухнул на спину.

— Располовиню тебя, гадёныш.

Дядька приближался. Щерясь и показывая жёлтые гнилые зубы. Осталось три шага. Два…

Пси-масса, обгорелая, растоптанная, поднялась внутри Андрея. Ударилась в невидимые стены. Распахнула пасть с тысячью зубов. Заметалась по клетке. И вырвалась, найдя прореху в ограде…

Два зверя схватились в эфире. Рыжий с подпалинами Андрея и серый, в грязных пятнах, дядьки без имени. Когти полосовали шкуры. Клацали зубы, стараясь впиться в горло. Хлестали по бокам длинные хвосты с шипами. Били лапы по оскаленным мордам. Насмерть, без пощады и жалости.

Воля против воли, мозг против мозга. И серый сдался первым. Поджал хвост, отступил, взрыкивая. Рыжий не проявил благородства. Впился в холку, повалил на спину. Вспорол живот, выбрасывая на снег сизую дымящуюся требуху. Заревел, раздирая грудину. И прыгнул в темноту, где из реальности в эфир пялился человек с седыми висками.

Тяжело дыша, Андрей поднялся с мокрого пола. Дядька, всхлипывая, схватился за голову, зажал уши. Между пальцев текли красные змейки.

Он упал на колени. Из-под зажмуренных век проступила кровь. Пять минут назад уверенный в победе, сейчас мужчина рухнул ничком и замер, вывернув руки невозможным образом.

Андрей переступил через труп и, припадая на правую ногу, побежал сквозь лагерь.