Читаем Прыжок в длину полностью

Так всплывали в памяти то красочные, то бледные слои – при этом Ведерников совершенно точно знал, что в свои примерно тридцать, да, собственно, и до сегодняшнего дня, ни разу не выезжал за пределы московской кольцевой. Что это было – параллельная реальность, где Ведерников остался целым и двуногим? Может, она, эта реальность, все-таки существовала, косвенно давала о себе знать, прорывалась в убогую жизнь инвалида, ограниченную искусственным, состоящим из крыш горизонтом?

Ведерников очень хотел туда попасть и – сказать ли? – почти любил плечистого крутолобого парня с лопатой, такого спокойного, не омраченного катастрофой. Старательный Сережа Никонов мог отлично изображать Ведерникова-инвалида, но это не имело значения. Важно было то, что балерун совершенно не походил на Ведерникова целого, Ведерникова предположительно счастливого, и вот это актеру не прощалось ни в коем случае. «Мне кажется, вы на меня все время за что-то сердитесь, – ныл приставучий балерун, прихрамывая уже автоматически, вне связи с ролью, при этом виляя бедрами, будто мускулистая, крупная женщина. – Нет, я очень даже понимаю, вам неприятно, когда я показываю ваше физическое состояние. Но ведь это моя работа! Вы сердитесь, сердитесь, и при этом вам все безразлично. Это невыносимо! У меня, между прочим, нервы не в порядке, я, если хотите знать, каждую ночь просыпаюсь от кошмаров и так кричу, что прибегает соседка. Нет, вы, конечно, ничего этого знать не хотите! Постойте, куда вы? Инвалидность не дает вам права быть таким жестоким!» «Терпеть не могу истерик», – сквозь зубы цедил Ведерников эту или подобную фразу, оставляя балеруна стоять там, куда их обоих завел разговор, едва не плачущего, с патетически воздетой тростью, на самом краю большой, небесно-бледной лужи, отражающей его в виде маслянистого пятна.

<p>xi</p>

Приближался день рожденья Ведерникова, и мать, как всегда, позвонила ровно за неделю, холодным хрустальным голосом сообщила название ресторана, где планировалось торжество. Название это тотчас рассыпалось в памяти, осталось ударение на втором слоге, кажется, на «о», точно кто стукнул об пол призрачным мячом. Ведерников гадал, знает ли Кира дату, захочет ли поздравить, предложит ли пересечься по такому случаю хотя бы на полчасика или просто позвонит. Когда подписывали густой от шрифта и цифири, на четырех страницах договор, Ведерников, помнится, проставлял в одном из пустых окошек год, месяц и число – но кто прочитывает со вниманием такие дежурные подробности? Сам он никак не решался пригласить почужевшую Киру в какое-нибудь изящное кафе: столько уже было этих приглашений, столько улыбчивых страшных отказов, что теперь дополнительный аргумент в виде личного, никому, в сущности, не нужного праздника выглядел бы жалкой уловкой, а то и просто враньем.

Конечно, Кира была предельно занята. Картинки для своей персональной выставки она изготовила всего за месяц, что по затратам труда было примерно то же, что покрасить семь километров забора. Она стала почетной гостьей на открытии самого большого в Подмосковье спа-центра, увитого искусственными розами, похожими на капустные кочаны, и даже переплыла, под шквал аплодисментов, синенький смеющийся бассейн, поправляя на голове подмокший венок из тех же матерчатых цветочков, трогательно работая культей. Она дала мастер-класс в пафосной, хотя и зачахшей финансово студии бального танца: очень прямая, в рассыпчато-блескучем платье, строго глядя в глаза вкрадчивому горбоносому партнеру, она шагала и поворачивалась, напирала и уступала, тянула ножку в бархатной туфле по ярко-желтому паркету, снова вставала струной – и со стороны, если не знаешь, было не понять, где в этом марширующем и льнущем ритмическом движении живая женская нога, а где протез.

«Я хотела показать не только ампутантам, но всем людям, что спорт и танцы – это важно, – заявила знаменитость в интервью интеллектуальному интернет-изданию, поместившему вдобавок трейлер будущего фильма с приукрашенным Ведерниковым на обложке. – Люди погружены в повседневную рутину, им кажется, что за кругом обыденности ничего нет, а если есть, то не для них. То, что я на протезе, повышает ценность танца. Если я это делаю, почему не попробовать здоровому? Надеюсь, кто-то посмотрит и подумает, что танцы стоящее занятие, а телевизор и стирка подождут». После этого интервью студия бального танца весьма поправила свои дела (неотвратимый Мотылев взял положенный процент), а из Германии Кире пришло приглашение стать звездой перформанса, где ей предстояло танцевать на площади с розовой лентой на левой штанине, завязанной ровно там, где заканчивалась культя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги