Прыжок леопарда

   - Прамата! Священное дерево Бога Огня! - хриплым голосом крикнул он и продолжил, вставая с колен, поднимая ее как факел. - Агни Прамата, праматерь человеческого разума, освети этот алтарь! Все ли вы здесь, дети Пеласга?

   Его отчетливый торжественный голос еще отзывался эхом, когда в разных концах пещеры вспыхнули двенадцать бронзовых чаш на высоких массивных треножниках. Дед сделал неуловимое движение в мою сторону. Я шкурой своей почувствовал, как зажегся еще один, где-то за моею спиной. Я будто попал в старую волшебную сказку про Алладина. Каменные ниши, вырубленные в скале, вдруг оскалились клыками хищных животных. Огненные блики, пляшущие в пустых глазницах, делали их похожими на живых. Внизу вдоль неровных стен, вперемешку со сваленным в кучи старинным боевым оружием, в беспорядке стояли кувшины, амфоры, братины и прочие сосуды самых невероятных форм и размеров. Некоторые из них были опрокинуты или разбиты. А с возвышения за каменным алтарем нацелилась на меня небольшая фигурка припавшего к земле и готового атаковать леопарда.

   Ветка священного дерева полыхала у деда в руках. Он медленно опускал ее над моей головой. Я наклонялся все ниже и ниже, пока ничком не распластался на шкурах. Пламя торжествующе загудело. Приподняв голову, я самым краешком глаза успел заметить огненный столб, выросший над алтарем, и деда, выливающего в него густую, темную жидкость из широкого желтого блюда, похожего на поднос.

   Все перед глазами поплыло. Своды пещеры как будто разошлись. В образовавшийся широкий провал с шумом хлынули звезды.

   Я был подхвачен мощным потоком, скручен в спираль, выброшен и размазан по бесконечной Вселенной. Частичка Единого Разума сливалась с Великим целым, все еще помня себя. Я был бестелесен, но видел себя из-под сводов пещеры. Другие осколки моего потрясенного "я" смотрели на то же самое издалека, из множества разнесенных во времени пространственных точек. И все эти отображения сливались в причудливое одно. Нельзя сказать, что тело, оставленное на шкурах, было мне безразлично. Осознание своего я никуда не ушло. Оно отстранилось на второй план, как прочие земные заботы, стремления и надежды. Ничем не скованный разум, жадно впитывал информацию, общался с безликими тенями, продолжая фиксировать все, что происходило внизу.

   - Дети Пеласга! - торжественно говорил человек с пылающим факелом в правой руке. И эти слова накладывались на другие, звучавшие здесь до него. - Воители, Хранители и лукумоны! Драгоценная ноша Отца и Учителя нашего по-прежнему светит в ночи. Да не прервется нить человеческого разума, не разомкнутся ладони, согревающие ее. Оставим же последнему из Хранителей наши дары и наше благословение.

   Больше я не вникал, что там внизу происходит. Воспринимал сущее, как нечто само собой разумеющееся. Неосознаваемые импульсы завладели той частью моего существа, которая, когда-то мыслила, чувствовала, помнила и понимала. Образы, значения, эмоциональные всплески текли сквозь нее вихревыми потоками, вне законов времени и пространства. То что когда-то отождествлялось со мной, все больше вникало в изнанку и суть Великого Замысла, хотя и не находило для этого понимания привычных словесных значений, точных названий и образов. Понятия "вечность" и "миг" слились для меня в единое целое, ибо я был частичкой всего и всегда.

   И вдруг все окутало чернью. Осколки моей сути пришли в иное движение, стремительно закружились вокруг цементирующей их точки. Это был человек, в котором я сразу узнал своего деда. Он вынул щипцами из пламени пластинку с изображением леопарда и приложил к моей обнаженной груди. Вместе с болью пришло время. Мой разум был втиснут в земную систему координат.

   - Ну, все, все, - ласково приговаривал дед, растирая ожог резко пахнущей мазью. - Уже не больно! На-ка вот, выпей.

   В горло хлынул поток обжигающей жидкости, пахнущей дедовым бочонком. И я спокойно уснул. Без боли, без сновидений, без воспоминаний...

   Я очнулся на мягкой постели из свежесрубленных веток, пожухлой листвы и мягкого мха, с головы до ног укрытый синей фуфайкой деда. Она пахла дорогой, дымом костра, горечью табака и жареными семечками. Было еще темно. Где-то там, за горами, только лишь обозначилась розоватая дымка рассвета.

   Дед колдовал над костром. Шевелил обугленной палкой черно-красное пламя, умирающее в угольях.

   - Вставай, Тошка, пора завтракать, - и как он понял, что я проснулся?

   Пахло печеной картошкой. Но внизу, под тонким слоем земли, исходила обильными соками запеченная в глине курица. Как я это определил? - не знаю. Только этим волшебным утром я видел и понимал много больше обычного. Нужная и ненужная информация хлынула в мою голову, мешая сосредоточиться на чем-то одном. И я понял... вернее, не "я понял", а кто-то мудрый, живущий во мне, ненавязчиво посоветовал что-то в этом процессе познания систематизировать и фильтровать.