- Мой дед. Ты представляешь? - у меня когда-то тоже был дед.
- Разве он до сих пор не умер?
- Как не умер? - умер, в земном понимании этого слова. Было ему тогда сто семнадцать годочков от роду. В тот день, он получил на меня похоронку. Что-то его заставило больше поверить бумажке, чем сердцу.
- Значит, тебя тоже чуть не похоронили?
- Видишь дырку? - дед указал пальцем на углубление над переносицей. Оно было затянуто шелушащейся кожей. - Это память о Сталинграде. Внутри, над самой мозговой оболочкой вращаются три осколка. Доля миллиметра в сторону любому из них - и смерть. Понял? Там стреляло все: небо, земля, деревья... и даже вода.
- Ты мог бы замедлить время, чтобы уйти от этих осколков...
- Куда, глупыш? - дед ласково потрепал меня по стриженой голове. - Замедлить время - то же самое, что выдать себя. Посеять панику, вызвать ненужные слухи и, в конечном итоге, оказаться на допросе у "особистов". А там разговор короткий. В лучшем случае - лесоповал.
- Зачем же ты лез в самое пекло?
- Война на своей земле это личное дело каждого рысича, - хмуро сказал дед. - Есть вечный вопрос: кто, если не я? Мы ведь с тобой воины света. Порядочность, честь, чувство долга - это его источник. К тому же, есть у меня такая способность, дар сыше: восстанавливаться. Регенерировать мертвые клетки, насколько это возможно. И выживать даже после такого ранения. Весь персонал эвакогоспиталя считал, что оно смертельно.
***
Вечерами все сильней холодало. Постепенно горные кряжи заполнили горизонт. Дорога стремилась вверх долгими тягунами. Мы ночевали в поле, пропитались дымом костра. Вприкуску со свежим воздухом, все кажется замечательно вкусным. Домашняя снедь решительно улетучилась. Разве что дедов бочонок булькал еще достаточно басовито. В сельмагах, встречавшихся на пути, мы покупали хлеб и табак. Рыбу и зайцев добывал дед. На ночь он хитро запутывал озерные камыши с выходом в сторону мелководья. А утром хватал руками жирных неповоротливых карпов и небрежно бросал на берег. Я прятал улов в мешок из толстого джута и перекладывал рыбу свежей крапивой, чтобы она подольше не засыпала. Зайцы попадались в силки из рыболовной лески. Так что доехали, нисколько не похудев.
Лыску поставили на подворье у бабушки Оли - дальней родственницы по трудноуловимой линии. Гости в горной глуши - нечаянная радость. Поэтому разговор затянулся. Невыносимо скучный разговор двух взрослых людей о погоде, о видах на урожай, о повседневном житье бытье...
Я вышел во двор. Огненная черепаха солнца устало клонилась к высокому горизонту. Где-то внизу шумела река, и шум этот, кашлем отдавался в ущелье, небрежно раскроившем горный хребет. По левой, отвесной его стороне кое-где чудом повырастали большие деревья. Они как за жизнь цеплялись за щели и трещины щупальцами обнаженных корней. И так от подножия - до самой вершины. Чуть выше под облаками парили орлы. Правый берег был более пологим и низким, с вырубленной человеческими руками гигантской нишей, Нечто вроде тоннеля в разрезе. Там, как раз, деловито пыхтел паровоз "кукушка". Он тащил за собой столь же маленькие игрушечные вагончики. Кавалькада время от времени скрывалась за брызгами летящих через нее водопадов.
Вышла бабушка Оля и позвала меня "вечерять". Посидев за гостеприимным столом соответствующее правилам приличия время, отдав должное кулинарным изыскам хозяйки, мы стали собираться в дорогу. Оделись как можно теплее, взяли с собой удочки, хлеб и немного картошки. Дед раздобыл где-то фляжку солдатского образца и наполнил ее жидкостью из бочонка.
Мягкая вечерняя прохлада, сопровождавшая нас до самого ущелья, вдруг обернулась откровенным холодом. Шпалы узкоколейки были проложены очень неровно. Быстрого, размеренного шага не получалось - у меня сбивалось дыхание. Идти по обочине дед не рискнул: в горах не бывает сумерек, сразу - ночь.
- Ты придешь сюда в следующий раз уже без меня, - сказал он останавливаясь, чтобы я перевел дух, - так что запоминай ориентиры. Даже если твой путь проляжет по другой стороне ущелья, они пригодятся.
- Ты уверен, что я сумею стать настоящим Хранителем... вместо тебя?
- Сомневаюсь, - дед тяжело вздохнул, - рано тебе еще. Да только куда деваться?
Еще он хотел сказать, что долго не проживет, но не сказал.
- А кому же последний сможет передать что-нибудь, если он - распоследний последний? - Вопрос получился каверзным. Я задал его, чтобы отдохнуть, потянуть время и отвлечь деда от тяжких мыслей.
И он это понял:
- Ты оставишь все, что мы сохранили людям.
- Как оставлю? Брошу в почтовый ящик?
- Это будет нескоро. Накануне Утра Сварога. Жизнь к тому времени подскажет, как.
- Очень нескоро?
- Сам посчитай: день Сварога начнется ровно через двести сорок семь лет по земному календарю. А когда придет утро, - это, брат, зависит только от одного человека - от тебя.
- А если со мною что-то случится, знания не исчезнут? - со страхом спросил я.