Прыжок леопарда (СИ)

- Мы до сих пор не поняты, а значит, непобедимы. Потомки племени рысичей утратили Звездные Знания, но они до сих пор славятся "непредсказуемой русской душой". Да, мы Иваны, не помнящие родства, зовущие "мамой" сиротскую корку хлеба. Мы нация с усеченным, тысячи раз переписанным прошлым. Но даже в таком, исковерканном виде, это прошлое подавляет. Заставляет бояться и ненавидеть. Наша Троица - пот, кровь, да неволя. Наши святцы - история войн на своей территории. Одни нас хотели покорить, чтобы понять, другие - понять, чтобы покорить.

Дальше всех пошли японские самураи. Они стали копировать у себя мелочи нашего быта. Отсюда у них и внешний вид боевого искусства: стиль богомола, стиль обезьяны, стиль змеи... вид, но не суть. Даже они не смогли оторваться от привычного, стандартного, приземленного. А все потому, до сих пор далеки от звезд.

- А мы близки?

- Скоро и ты научишься заряжаться энергией Космоса, овладеешь секретами времени, сможешь им управлять силой своего разума.

- Скоро - это когда?

- Осенью.

- У-у-у!

Кажется, я был способным учеником и теорию стал проверять практикой. Иногда, от нечего делать, я пристраивался "в кильватер" человеку, к которому испытывал интуитивную антипатию. Старательно копировал жесты походку, потом проникал в его внутренний мир: читал скучные, взрослые слова, срисовывал образы и картины, постепенно вживался в них. И вдруг, представлял, что спотыкаюсь и вот-вот упаду...

Когда "объект", матюгаясь, поднимался на ноги, моему внутреннему восторгу не было предела. Как-то за этим занятием меня и застукал дед. Тогда я впервые узнал, что такое "березовая каша". Очень неприятная штука. Даже, если заблокировать боль.

Впрочем, дед и сам был хорош. Он никогда не выписывал газет. А между тем, ежедневно появлявшийся в три часа пополудни хромой почтальон, исправно закладывал в наш деревянный почтовый ящик "Правду", "Гудок" и "Сельскую жизнь". То ли потому, что воевали на одном фронте, то ли опять виновато дедово "колдовство"? Ознакомившись с прессой, он разносил ее ближним соседям, по принадлежности, привычно ругая почтовое ведомство, которое "вечно все путает". Я ему этим глаза не колол. Ведь взрослым не делают замечаний. Дед очень любил читать, но не мог позволить себе что-нибудь выписать. Он тащил нас с бабушкой на свою мизерную пенсию. Она почему-то не получала совсем ничего...

***

Осень! Я ждал ее пуще Нового Года. И вот, наступил этот день. Дед привел под уздцы лошадь, запряженную бричкой. Лошадь была рыжей и очень смирной, с белой звездой во лбу. Звали ее Лыской и мы друг другу очень понравились. Бабушка Лена собрала нас, как на Северный Полюс. Столько пирожков напекла, что, кажется, за месяц не съесть! Сумка, да еще и целый мешок!

Выехали на рассвете, пока не так жарко. Дед держался за вожжи, а я клевал носом, потому, что первый раз в жизни проснулся за час до рассвета...

Когда под колесами громко захлопали настилы деревянного моста, солнце стояло уже высоко. Мост был длинный, с высокими перилами и заботливо отряженной пешеходной дорожкой. На другой стороне реки начинался хутор. За хутором приютился погост. К нему дед и правил.

Около старенькой деревянной часовни остановились. Дед сноровисто распряг Лыску и, стреножив, пустил пастись. Минуту-другую он постоял, выбирая нужное направление, и решительно шагнул через беззубый заборчик. Я тащил тяжелую сумку с припасами и еле поспевал за ним, уверенно лавировавшим между бессистемно разбросанными частоколами оградок. Даже могильные кресты в изумлении разводили руками.

У расползшегося, придавленного временем холмика, дед присел на траву. Он долго смотрел в никуда, шевеля беззвучно губами. Когда я подоспел, он взял у меня тяжелую сумку, расстелил под крестом рушник и выложил на него первую попавшуюся закуску. Налил "мензурку" и опростал.

А мне есть не хотелось. До сих пор, спустя много лет, и крошки не могу проглотить на кладбище. Наверное, еще не пора. Вот и тогда, я только глазел во все стороны.

Здесь всюду кипела жизнь. Из полого железного креста припадали к земле дикие пчелы. Им тоже, наверное, нравились пирожки со сладким повидлом. На акации у часовни хрипло горланило воронье. Где-то на той стороне дурными голосами орали козы...

Дед приложился еще пару раз, и тихо запел какую-то грустную, тягучую песню, исполненную еле сдерживаемой внутренней мощи. А я опрокинулся на спину, пропускал сквозь себя слова и рисовал на глубоком голубом небе причудливые образы, навеваемые мелодией. Песня еще звучала, когда налетевший откуда-то ветер поднял, закружил над моими глазами успевшую нападать листву. Потом, как это обычно бывает на юге, изо всех небесных закутков высыпали тучи.

- Это не ты песней своею дождь накликаешь? - спросил я, когда "акын" сделал короткую паузу, чтобы наполнить очередную "мензурку".

- Такое умел только он, - дед указал кивком головы на полый железный крест, - так его за глаза и звали: "Хозяин дождя". Он сейчас знак подает, что тоже собрался в дорогу и будет рядом, пока мы не вернемся домой.

Я в недоумении огляделся:

- Он - это кто?